Зона любви - страница 40

Так вот, я вываливался из «тачки» у очередного «малинника», а за мной, оказывается, тянулся «свадебный кортеж» из любопытствующих дядей на машинах. Только что куколок и шариков на машинах не было… Очевидно, мой вид не вписывался в повседневный и унылый съем девок. Очевидно, я был колоритен в своем непосредственно-бесстыдном поведении.

Я устраивал публичные мини-спектакли.

— В одну шеренгу становись! Равнение на мэра! Родина-мать не забудет ваш подвиг. Вспомнит всех поименно!

— Поименно не надо! — кричали девчонки.

— За правое дело многопартийной системы — будь готов!

Я отдавал пионерский «салют».

— Всегда готовы! — отвечали мне радостно.

Часовые любви — «мамочки» — меня уже узнавали.

— А это ты, горе луковое. Опять насосался?

— Мадам, сосать это по вашей части… Мы просто глушим… О, кей?

Мадам делала вид, что не слышит…

— Ну, и почем нынче любовь и дружба? Для постоянного клиента скидки предусмотрены? Нет? Будем искать…

Я возвращался к «тачке», за которой стояла машина сопровождения. Из окон выглядывали мужики.

— Ну, ты даешь, парень! Мы за тобой по всей Тверской едем… Такого еще не видели.

— Ладно, ладно…

Я, как кино-диво, делал им ручкой, мол, не надо оваций… Автографы завтра, после пресс-конференции…

Они любовию пылают,

но — ах! — в ответ любви не находят,

они себя терзают день и ночь,

поскольку им никто объятий не раскрыл.

…………………………………………

Они и мясо разучились есть,

и с добрыми подружками играть -

все горевали выше всякой меры.

Таксисты меня никогда не торопили. Я им хорошо платил. У нас с ними, вообще, было полное взаимопонимание — никто никого ни разу не кинул. Да и с девчонками отношения наладились.

Одна мне так и сказала:

— Вот ты — нормальный чувак.

Я почти загордился. Согласитесь, такой комплимент чего-нибудь стоит.

— Понимаешь, есть два вида козлов…

— Гораздо больше… я подсчитывал.

— Ладно… шутник. Я говорю за полных отморозков — бандюгов. Эти и накостылять могут и «геморрой» устроить…

— Как это?

— Ну, «геморрой» — это когда снимает один — приезжаешь, а там целая кодла.

— А другие?

— Эти, пожалуй, еще хуже… Трепетные такие… сучата!

А это как?

— А те, которые в душу лезут. Типа, как ты дошла до жизни такой. Вопросы слюнявые задают… Я ему тогда такие страсти рассказываю, такую лапшу на уши вешаю… Слушает, гаденыш, чуть не слезу пускает, а потом все одно — лезет.

— Интеллигенты — не упустил я свой шанс поквитаться с любимой прослойкой.

— Во-во. Они, кобели… А бывает наоборот… Приезжаешь к какому-нибудь старичку или дядьке солидному. А он в натуре жалеет: «Дочка… бедняжка моя… Посиди со мной просто, поговорим… Тоска у меня… ты знаешь, что такое тоска мужская, беспробудная? А пить один не умею». И денег даст, и не лапает, и накормит еще.

Глупо, конечно, было верить в сказочку про белого бычка-старичка… Однако! Неожиданная оказалась особа…

Попросила почитать стихи:

— Мне стихи одни сильно нравятся. Я прочту?

— Валяй, — сказал я.

Стихи я воспринимать умел. Вроде бы. Главное в стихе — музыкальная интонация. Мне казалось, что я ее улавливал… Мне вообще представлялось, что я большой знаток поэзии. И даже отметил про себя свое превосходство в развитии, типа, кто она и кто я. И потом, уже в превосходной форме прикинул, что же она — деревенская девчонка — может такого прочитать, любопытно, любопытно… конечно же, Есенин. Есенин — один из любимейших моих поэтов. Но так случилось, что кроме Есенина из классики они ничего не знают.

Читала она ужасно, но мне понравилось. То есть, разобрать что-то было невозможно, в смысле гласных и согласных — беда. Одно, пардон, пришепетывание. Однако она умудрилась уловить главное — ту самую мелодию стиха, — а это почти всё. Кого она читала — для меня тоже оставалась загадка.

— Кто это?

— Гумилев.

— Тот самый?

— А какие еще бывают?

Самое смешное — я даже не догадался, кто это? Вот тебе, бабушка, и большой знаток музыкальной интонации!

Стало понятно, почему ее подкармливают солидные старички…

Они мне никогда не врали.

В жизни, оказывается, всё очень просто устроено. Сам не врешь — и перед тобой человек раскрывается… и читает, порой, сокровенные строки…