Зоя - страница 2

Стала жизнь богатой и весёлой,

ручейком прозрачным потекла.

Окнами на юг стояла школа,

вся из света, смеха и стекла.

Места много, мир ещё не тесен.

Вечностью сдаётся каждый миг.

С каждым днём ты знаешь больше песен,

с каждым днём читаешь больше книг.

Девочка, ты всё чему-то рада,

всё взволнованней, чем день назад.

Ты ещё не знаешь Ленинграда!

Есть ещё на свете Ленинград!

Горячась, не уступая, споря,

милая моя, расти скорей!

Ты ещё не видывала моря,

а у нас в Союзе сто морей.

Бегай по земле, не знай покоя,

всё спеши увидеть и понять.

Ты ещё не знаешь, что такое

самого любимого обнять.

Дверь толкнёшь — и встанешь у порога.

Всё-то мы с утра чего-то ждём.

Нам для счастья нужно очень много.

Маленького счастья не возьмём.

Горы на пути — своротим гору,

вычерпаем реки и моря.

Вырастай такому счастью впору,

девочка богатая моя.

И встал перед ней переполненный мир,

туманен и солнечен, горек и сладок,

мир светлых садов, коммунальных квартир,

насущных забот, постоянных нехваток,

различных поступков и разных людей.

Он встал перед ней и велел ей пробиться

сквозь скуку продмаговских очередей,

сквозь длинную склоку квартирных традиций.

Он встал перед ней, ничего не тая,

во всей своей сущности, трезвой и чёрствой.

И тут начинается правда твоя,

твоё знаменитое единоборство.

Правда твоя.

                  Погоди, не спеши.

Ты глянула вдаль не по-детски сурово,

когда прозвучало в твоей тиши

это тяжёлое русское слово.

Не снисходящее ни до чего,

пристрастное и неподкупное право.

Звучит это слово,

                        как будто его

Ильич произносит чуть-чуть картаво.

И столько в нём сухого огня,

что мне от него заслониться нечем,

как будто бы это взглянул на меня

Дзержинский,

                  накинув шинель на плечи.

И этому слову навеки дано

быть нашим знаменем и присягой.

Издали пахнет для нас оно

печатною краской, газетной бумагой.

Так вот ты какой выбираешь путь!

А что, если знаешь о нём понаслышке?

Он тяжкий.

               Захочется отдохнуть,

но нет и не будет тебе передышки.

Трудна будет доля твоя, трудна.

Когда ты с прикушенною губою

из школы уходишь домой одна,

не зная, что я слежу за тобою,

или когда отвернёшься вдруг,

чтобы никто не увидел, глотая

упрёк педагога, насмешку подруг,

не видя, что я за тобой наблюдаю,

я подойду и скажу тебе:

                                      — Что ж,

устала, измучилась, стала угрюмой.

А может, уже поняла: не дойдёшь.

Пока ещё можно свернуть, подумай.

Недолго в твои молодые лета

к другим, не к себе, относиться строже.

Есть прямолинейность и прямота,

но это совсем не одно и то же.

Подруги боятся тебя чуть-чуть,

им неуютно и трудно с тобою.

Подумай: ты вынесешь этот путь?

Сумеешь пробиться ценою любою?

Но этот настойчивый, пристальный свет

глаз, поставленных чуточку косо.

Но ты подымаешься мне в ответ,

и стыдно становится мне вопроса.

И сделалась правда повадкой твоей,

порывом твоим и движеньем невольным

в беседах со взрослыми,

                                     в играх детей,

в раздумьях твоих и в кипении школьном.

Как облачко в небе,

                              как след от весла,

твоя золотистая юность бежала.

Твоя пионерская правда росла,

твоя комсомольская правда мужала.

И шла ты походкой, летящей вперёд,

в тебе приоткрытое ясное завтра,

и над тобою, как небосвод,

сияла твоя большевистская правда.

И, устав от скучного предмета,

о своём задумаешься ты.

…Кончатся зачёты.

                            Будет лето.

Сбивчивые пёстрые мечты…

Ты отложишь в сторону тетрадку.

Пять минут потерпит! Не беда!

Ну, давай сначала,

                            по порядку.

Будет всё, как в прошлые года.

По хозяйству сделать всё, что надо,

и прибраться наскоро в дому,

убежать в берёзы палисада,

в жёлтую сквозную кутерьму.

И кусок косой недолгой тени