Зоя - страница 3

Комнатка на коммунальной даче

стала целым миром для тебя.

Вглядываться в судьбы их и лица,

видеть им невидимую нить.

У одних чему-то научиться

и других чему-то научить.

Научить чему-то.

                         Но чему же?

Прямо в душу каждого взглянуть,

всех проверить, всем раздать оружье,

всех построить и отправить в путь.

Жить судьбою многих в каждом миге,

помогать одним, винить других…

Только разве так читают книги?

Так, пожалуй, люди пишут их.

Может быть.

                  И ты посмотришь прямо

странными глазами.

                             Может быть…

С тайною тревогой спросит мама:

— Ты решила, кем ты хочешь быть?

Кем ты хочешь быть!

                           И сердце взмоет

прямо в небо.

                           Непочатый край

дел на свете.

                           Мир тебе откроет

все свои секреты.

                           Выбирай!

Есть одно,

               заветное,

                             большое, —

как бы только путь к нему открыть?

До краев наполненной душою

обо всём с другими говорить.

Это очень много, понимаешь?

Силой сердца, воли и ума

людям открывать всё то, что знаешь

и во что ты веруешь сама.

Заставлять их жить твоей тревогой,

выбирать самой для них пути.

Но откуда, как, какой дорогой

к этому величию прийти?

Можно стать учительницей в школе.

Этим ты ещё не увлеклась?

Да, но это только класс, не боле.

Это мало, если только класс.

Встать бы так, чтоб слышны стали людям

сказанные шёпотом слова.

Этот путь безжалостен и труден.

Да, но это счастье.

                            Ты права.

Ты права, родная, это счастье —

всё на свете словом покорить.

Чтоб в твоей неоспоримой власти

было с целым миром говорить,

чтобы слово музыкой звучало,

деревом диковинным росло,

как жестокий шквал, тебя качало,

как ночной маяк, тебя спасло,

чтобы всё, чем ты живёшь и дышишь,

ты могла произнести всегда,

а потом спросила б землю:

                                    — Слышишь? —

И земля в ответ сказала б:

                                       — Да.

Как пилот к родному самолёту,

молчаливый, собранный к полёту,

трезвый и хмелеющий идёт,

так и я иду в свою работу,

в каждый свой рискованный полёт.

И опять я счастлива, и снова

песней обернувшееся слово

от себя самой меня спасёт.

(Путник, возвращаясь издалёка,

с трепетом глядит из-под руки —

так же ли блестят из милых окон

добрые, родные огоньки.

И такая в нём дрожит тревога,

что передохнуть ему нельзя.

Так и я взглянула от порога

в долгожданные твои глаза.

Но война кровава и жестока,

и, вернувшись с дальнего пути,

можно на земле

                       ни милых окон,

ни родного дома не найти.

Но осталась мне моя отвага,

тех, что не вернутся, голоса

да ещё безгрешная бумага,

быстролётной песни паруса.)

Так и проходили день за днём.

Жизнь была обычной и похожей.

Только удивительным огнём

проступала кровь под тонкой кожей.

Стал решительнее очерк рта,

легче и взволнованней походка,

и круглее сделалась черта

детского прямого подбородка.

Только, может, плечики чуть-чуть

по-ребячьи вздёрнуты и узки,

но уже девическая грудь

мягко подымает ситец блузки.

И ещё непонятая власть

в глубине зрачков твоих таится.

Как же это должен свет упасть,

как должны взлететь твои ресницы,

как должна ты сесть или привстать,

тишины своей не нарушая?

Только вдруг всплеснёт руками мать:

— Девочка, да ты совсем большая!

Или, может, в солнечный денёк,

на исходе памятного мая,

ты из дому выбежишь, дружок,

на бегу на цыпочки вставая,

и на старом платьице твоём

кружево черёмуховой ветки.

— Зоя хорошеет с каждым днём, —

словом перекинутся соседки.

В школьных коридорах яркий свет.

Ты пройдёшь в широком этом свете.

Юноша одних с тобою лет удивится,

вдруг тебя заметив.

Вздрогнет, покраснеет, не поймёт.

Сколько лет сидели в классе рядом,

спорили, не ладили…