Звонница - страница 10

— Товарищ командир, куда пленного деть? — обратился Иннокентий к Евстафьеву, как только тот поравнялся с бойцами.

— Какого еще пленного? — удивился комроты.

— Обычного. Мы с рядовым Дорошевым взяли в тяжелой, изнурительной схватке, — не без гордости объяснил ситуацию Иннокентий.

— Да кто сейчас вам скажет, куда деть? Тактики вы японские! Когда брали, о чем думали? Может, ты, Бойцов, немецкий знаешь? — озаботился перспективой допроса командир роты.

— Никак нет, — ответил Иннокентий.

Командир с полминуты молчал. Должно быть, пребывал в раздумье.

— Держите фрица пока при себе. Побежит — пристрелите его. Забот меньше, — вздохнув, произнес Евстафьев. — И что вы со своим командиром взвода про пленных не советуетесь? Где он?

— Не видели еще после боя, — пожал плечами Григорий. — Дальше где-то, коли живой остался.

В темноте полыхнул огонек самокрутки, высвечивая рыжие усы Евстафьева:

— Зачем брать товар, если он неходовой? — наверно, комроты пожимал в этот миг плечами, спрашивая, скорее, себя самого. Оценивал результаты схватки по своим особым меркам. До войны Евстафьев работал заведующим магазином и знал толк в прибылях и убытках. На роту был поставлен после того, как убили двух предшественников. Командир полка посчитал, что торгаш с семью классами образования с должностью справится. Так и получился военачальник с навыками продавца. — Ладно, приведите свою часть окопа в порядок. Трупы вражин — за бруствер, пусть там фрицев по светлому времени отпугивают нетоварным видом. Пошел я.

Вскоре в отдалении раздался крик командира роты:

— Вы что, с ума посходили? И тут пленным обзавелись! Я же русским языком объяснил: берем только продукцию спроса! Что значит какую? Спирт, печенье. На кой мне твой ганс сдался? Ну, меняй его на галеты. Стоять! Я же не в прямом смысле…

Григорий с Иннокентием расхохотались. Пленный помалкивал. Понимал, наверно, что его судьба зависела от настроения русских. Пока те смеялись, намерений расстрелять «ганса» у русских было меньше.

Иннокентий затянул вполголоса любимые слова песни: «Но от тайги до британских морей Красная армия всех сильней…»

— На, фриц, глотни, — Григорий поднес к лицу пленного фляжку. — Небось, шумит в голове от моего гостеприимства? Господи Иисусе, и кто вас сюда звал?..

Приближавшуюся зимнюю пору сорок первого — сорок второго годов люди ждали с тревогой, война забрала из хозяйств почти всех работников. Случались и прежде тяготы: неурожаи, на скотину нападали болезни, — но сообща справлялись, да и власти проявляли заботу. Но так сразу опустевшие избы, тишину на тракторной станции и в клетях конюшни, молчание наковальни в кузнице, отсутствие привычных переливов гармошки погожими осенними вечерами, — что-то подобное припоминали лишь пожилые сельчане, рассуждая о времени империалистической и гражданской войн. «В девятьсот четырнадцатом у нас сразу поубавилось в запасах мяса, муки, а в амбарах — фуража. И лошадей с подворий реквизировали. Думал, сроду такое не повторится», — вздыхал седой дед, сторож из колхоза «Свет Ильича».

Снега не было до начала ноябрьских праздников, потом словно расшалилась небесная мельница. Не остановить. Что ни день, то сверху сыпало, понизу вьюжило, устилая все вокруг толстым белым покрывалом. Нет бы столько к концу зимы выпало. Но случилось так, что декабрь только-только начался, а сугробов намело выше колена. Печи приходилось топить чаще.

Дров у людей к началу календарной зимы заметно поубавилось. У Дорошевых тоже. Помощь можно было искать только в правлении. Но и за помощь приходилось платить. У кого оставались деньги, платили деньгами, у кого зерно — зерном. У Вари с наступлением холодов в загоне мычала голодная корова. Сена заготовить не получилось, кормить скотину приходилось остатками прошлогодних запасов. Овечек пустила под нож по осени. Пришлось в начале зимы убирать и корову. Говядиной выполнила план по налогам, часть мяса оставила на еду, частью оплатила подвоз дров. «Господи, не в том ли самом и было предназначение буренки?» — страдала Варя.

Декабрь принес трескучие морозы, измаяв которыми, на новогоднюю ночь сжалился и подарил оттепель. Но через неделю благодать закончилась, и стужа растянулась до середины февраля. В марте завыли-завьюжили метели, словно первый весенний месяц поменялся местами с февралем. Деревню продолжило засыпать. Через день старший сын Данил забирался на крышу дома, не приставляя лестницы. Со двора залазил по поленнице на навес у сеней, оттуда поднимался с лопатой к печной трубе. Только чуть снег от нее огребал, как за сутки наметало снова.