Звонница - страница 11

Печь Варя протапливала раз в неделю, чаще — только в лютые стужи. Дрова жгла экономно, чтобы хватило до мая. Из-за ежедневных снегопадов опасалась, как бы не засыпало трубу: «Не приведи господи угореть всем в избе».

Жили ожиданием треугольников с фронта. Те приходили редко. Письма не отличались разнообразием: «Воюю. Не ранен. Иннокентий Бойцов угодил в госпиталь. Скучаю без него. Как, Варенька, справляешься с хозяйством? Помогают ли дети?»

Даже обида подступила однажды: «Ишь, „Иннокентий угодил в госпиталь“ и „скучает“ муж по земляку. А по семье, выходит, не скучает? О дровах ни одного вопроса не задал…»

Укорила в мыслях мужа, но совесть тут же взыграла: да что такое! Не в гости он уехал! Коли с кем-то на фронте в товарищеских отношениях, слава богу! Душа-то всегда ищет человеческого общения, участия, иначе и быть не может. «Вспомни-ка, — обратилась к себе Варя, — если бы не Гришина забота, как бы сейчас выживали? Война забрала его на поля сражений, и осталось из провианта лишь то, чем муж успел запастись впрок. Ели с детьми картошку от души до конца января. Мяска в варево добавляла. Лишь с февраля варить картошку поменьше начали с оглядкой на весну и лето. А тюря из сухарей как выручает! В других семьях давно голодали и большие, и малые. По деревне разговоры идут, удивляются люди Гришиной проницательности по запасам: „Как в воду Дорошев глядел!“».

Не зря в народе ходит молва: март — пустые щи. За обеденным столом дети все чаще посматривали на мать, как ей казалось, с укором. Как же так? Днем в супе мяса почти не видели, ужинают постненько, и тюри в тарелки не до краев налито! Варя лишь делала вид, что ест наравне со всеми, оставляя детям свою порцию похлебки. Качала головой в недоумении: «Откуда ты, Гриша, предвидел тяжкую годину? Случайно ли в том давнем разговоре упомянул про голод?»

До конца месяца оставалась неделя. Вечером Варя прибрала перемытую посуду, переложила с полки на полку почти пустой мешочек с сушеными грибами: «Как-то надо пережить апрель». Дети угомонились и легли спать. Не снимая фуфайки, села за стол и под свет огарка решила закончить начатое накануне письмо. Пробежала глазами начало: «Здравствуй, дорогой Гришенька! Повечеру перечитала вслух недельной давности твою весточку. Пусть детки знают, как их отец защищает страну. Пусть гордятся тобой и стараются походить на тебя. Мы живем потихоньку. С Аленкой дома сидит Егорка. Старшие ходят в школу, а после школы помогают мне на ферме. Оценки им за полугодие выставили хорошие. Слава богу, не стыдно за ребят. Я работаю все так же. Хотя и скотины много меньше стало, но ухаживать за ней приходится с утра до самого вечера. Кормов к ферме сейчас никто не подвозит. Осталась одна лошадка на весь колхоз, потому что других лошадей отправили куда-то. Что до пропитания, то могу сказать: если бы не тобой посаженная картошка и собранные в мешках сухари, то пришлось бы нам туго».

На этом месте вчера начала засыпать, сил никаких не осталось. Чем письмо закончить? Про еду надо дополнить, Грише приятно будет прочитать: «Сухарики выручают, однако едим их бережно. До лета должно хватить. В других-то семьях детишки от голода и в школу ходить уже не могут. Вот такие новости наши деревенские. Береги себя! Хоть бы в отпуск тебя отпустили. У Лизы муж приезжал. Сказал, что он числится геройским солдатом, уничтожил много немцев и заслужил побывку. Может, и ты как-то постараешься. Целую тебя сама и от всех детей целую! Варя».

Поставив точку, она перечитала письмо. Длинное получилось, а между тем про многое не рассказала, про те же болячки, что на семью набросились, не вспомнила. Успокоила себя: «Пусть на фронте меньше тревожится». Может, не надо было писать про Лизиного мужа? Получалось, что Гриша не геройски воюет. Варя вздохнула и замазала чернилами строчки про чужую побывку. Хватало в деревне забот, но что они значили по сравнению с фронтовыми? Разве не справилась с дровами? Вспомнились слова мужа: «Главное — выдержать тебе до холодов, а там вернусь. По осени дров напилю-наготовлю». Уходил в надежде вернуться до зимы. Вздохнула: «Март на дворе, а войне конца и края не видно. И все равно мирная жизнь не чета фронтовой. Услышь, Господи, мои молитвы, сохрани раба твоего Григория, спасителя нашего…»