№ 16 - страница 3
И по душе отрешение
После кругов на износ.
В тихое небо вечернее
Вяз
изваянием врос…
* * *
Нас связующая нить
Слабнет.
Незачем судить-рядить.
Славно!
И становится судьбой
Осень.
Льётся серо-голубой
Осмий.
Есть хоть кто-нибудь живой?
Прочерк.
Выше — раной ножевой —
Просверк.
* * *
Ну а то ли ещё было
Да бывало под Луной —
Люди жили
с одним носом
И единою спиной,
Говорили зипунами,
Замороженной треской,
Разговаривали квасом,
Батогами день-деньской,
Поговаривали-брили,
Воротили, говоря,
Волоса на крокодиле,
Шерсть на шее фонаря!
РАЗБИТНОЙ
Бугульма, Елабуга,
Тихвин, Городец.
Выходил ненадолго —
Не нашёл крылец.
Заплутал бурьянами
Да болотным мхом,
Облаками рдяными
Просквозил верхом.
Поднырнул под радугу
И видал, стервец,
Бугульму, Елабугу,
Тихвин, Городец!
* * *
Не пресмыканием
В чаду трущоб —
Твоим дыханием
Мир жив ещё,
Дающий рифму нам,
Как птицам трель,
И время временам,
И целям цель!
* * *
Раннее утро,
День выходной.
С яблонь, черёмух —
Наперебой —
Чиф-чиф-чиффычи,
Чиф-чиф-чисслик,
Слик-слик-чиффычи, —
Звучит заклик.
Радости сколько
И простодушья,
Благословенна
Песня пичужья!
* * *
Слушаю дождь. Представляется море.
И в серой дымке линкор на дозоре.
А у японок в глазах чёрный жемчуг.
Те меж собою всё шепчут и шепчут…
Слушаю дождь. И портовые краны
Как ватага жирафов кивают вдали.
Дождь разбудил
меня рано-прерано.
Чтобы на мачте увидел я флаг Сомали
Или какого-нибудь Мозамбика.
В окне фиолетится хмарь как черника…
* * *
Давным-давно в деревне Сухово,
Что в речке тонет каждый год,
Где горемычною житухою
И нынче мается народ,
На свет явилась мамочка моя.
На улице Береговой.
На Третьей, вроде бы…
или Второй.
Пожалуй, непригодней для житья
Нет места в мире… Боже мой!
Но детство там смеялось мамино,
На берегу Томи-реки,
Среди лачуг совсем не каменных,
И жизнь любило
вопреки.
РЕБЯТНЯ
Ил, сор — тут росли,
У самой воды.
Яко водоросли,
Яко асы уды…
* * *
Родимая нахаловка,
Хибарки-мазанки, курятники, кусты,
Ты грубой нитью вышиваловка
И пальцевееровка ты!
Отсель мои родители,
Бесправные и нищие, произошли,
Отсюда я; кого обидели,
Что нету нам другой земли?
Но кто так Родину любил?!
Из самых гиблых подворотен,
из могил,
Под плеск воды
и блеск ночных светил,
Под шелест ив
и пахнущий мальками ил…
Никто её так не любил!
ЧЕТВЕРОЕДИНАЯ
Её выжигали калёною сталью.
Её заливали кипящей смолой.
Ломали ей кости колымскою далью.
Пускали в расход коридорною мглой…
Она воскресала в раздольных напевах,
В молениях истых горячих сердец.
Она не делилась на красных и белых,
Она есть всех наших
стремлений венец —
И в чаяньях исстари с верою длилась
Свобода-любовь-красота-справедливость!
* * *
Сквозь лихие кривды реки,
Через скверн густой замес
Различают человеки
Семипесни, семисмехи
Семиярусных небес!
Там в ладу с душою всякой,
Изнурённой во скорбях,
В радости семероякой
Рай гудёт не второпях…
Есть и те, кто внемлют даже —
Семипядные во лбу —
И девятой небочаше
Сквозь кромешную гоньбу!
* * *
Какой-то затопленный скверик,
А рядом полно детворы.
И мой покидающий берег
Кораблик из красной коры…
Лучистый окраинный скверик
Из детского сна вспомнил я.
И снова так хочется верить
В хорошее в мире гнилья!
О где это зрение счастья
И чистые детские сны,
Зачем заменили их страсти
И горькие будни страны?!
Куда же задвинулось счастье,
Забытое с юных времён,
И в силу чьего сопричастья
Доверчивый взгляд омрачён?!
* * *
В полруки булгачит вьюга.
В полноги шагаем мы.
И беседа в виде круга
Возвращается до тьмы.
Друг-философ рад до рани
Спорить о судьбе Руси…
Не вокруг ли Круглой бани
Мы толчёмся, гой-еси?!
* * *
Низок вяз, в небесах увяз.
Высок клён, до земли склонён.
Летит голубка, далека халупка.
Летит тетёрка, всё видит зорко.
Машет мышь ей хвостом с пригорка.
Во пригорке живут хрущи-поищи.
Да светляки стрекочут-сверкочут.
В океян-море скачут коньки тихо.
А под дном-то клокочет жар лихо.
А и там обитает малая тварь.
Равно как всюду, где ни пошарь.
А и весь её рой мыслям
людским под стать.
А не то ли
и есть свыше нам благодать,
Что не станем
со всем растекаться-плутать!
ИСТЫЙ
Так сказал, как шелепугою предолгой,
Туго сыромятной кожею сплетённой,
Со всей удалью стегнул, — и далью звонкой
Раскатилось вторье до границы дённой,
А за нею вздрогнула ночная звёздка,
Аж с печи в избе посыпалась извёстка!