А главное - верность... Повесть о Мартыне Лацисе - страница 42

— Господа, — обратился к ним Иванов, — прошу встать, ваш командир батальона!

Они вскочили, вытянулись.

Усевшись за стол, как водится, прежде всего начали устанавливать, где воевали. Оказалось, братья служили не только на одном с Судрабинем Северном фронте, но и в одной, 12-й, армии, куда входили и полки латышских стрелков.

— Необходимо выпить: за знакомство, за фронтовое братство! — воскликнул поручик Волгин. Достал чемодан, вынул из него две бутылки водки.

Судрабинь никогда не отказывался поддержать компанию, однако сейчас, не задумываясь, сказал «нет».

— Не с рюмок начинать нам, господа! — Снял со стола бутылки, поставил па пол. Нужно сразу установить дистанцию между ним и ротными. Нужно подчеркнуть жертвенную их миссию. — Потолкуем сначала о том, что собрало нас вместе.

Вечером бутылки водки уже законно появились на столе. Налили, конечно, стопку и Иванову, но он отказался.

— Что так? — удивился Судрабинь.

Иванов до того покраснел, что стало заметно при тусклом освещении керосиновой лампы.

— Свидание! — объяснил прапорщик Окин. — Когда отправляется на свидание, даже понюхать боится.

Иванов промолчал, надеясь, очевидно, что молчание закроет эту тему. Но Судрабинь насмешливо спросил:

— Романчик?

— Личное дело! Прошу не вмешиваться! — Юнкер побагровел, казалось, притронься пальцем к щеке — и брызнет кровь.

— Личное, — согласился Судрабинь и повысил голос: — Но вмешиваться буду! Во все! Такие обстоятельства, господин юнкер! При любых иных — не посмел бы, но мы на конспиративном положении. Оступится один — в яму упадут десятки. Так что дело, не в любопытстве. Прошу назвать: фамилию девушки, имя, занятие, кто родители, адрес, давно ли тянется роман и в каких вы отношениях?

Иванов молчал.

— Потрудитесь ответить, юнкер!

Иванов с достоинством повторил:

— Прошу не вмешиваться! Сам за себя отвечаю! И дабы прекратить этот пошлый допрос, ухожу — повернулся к двери.

— Отставить! — скомандовал Судрабинь.

Иванов остановился лишь для того, чтобы ответить:

— Приказаний, не имеющих отношения к службе, не выполняю!

Иванов вернулся в палату довольно скоро, около десяти вечера. После скандала прошло не больше двух часов. «Батальон» распил две бутылки, и на столе рядом с пустыми стояла третья — початая. Пьяные голоса наполняли комнату.

Первым приметил юнкера поручик Волгин. Он накрыл своей рукой руку Судрабиня.

— Штабс-капитан, не трогайте его, он славный мальчик!

Волгин принадлежал к той категории людей, которые, пьянея, добреют. Судрабинь становился злее. Он вырвал руку из-под ладони поручика, отбросил стул. В порошок стер бы сейчас этого молокососа, но короткая мысль: осторожность! — остановила его. Она как бы определила сегодняшнее положение. Прежде всего будь осторожен! Храбрость, выучка, сметка — на втором плане. Он сел, ладонями пригладил волосы, зачесанные на пробор.

— Подойдите сюда, юнкер!

Как сегодня утром в комнате в Замоскворечье, Иванов четко «отпечатал» несколько шагов. Вытянул руки по швам.

— Завтра извольте познакомить меня с вашей дамой!

Дзержинский позвонил Лацису и попросил зайти к нему. В голосе Феликса Эдмундовича Мартын услышал радостные нотки. Если негодование, раздражение, горечь Дзержинский умел прятать в себе, то радостью он всегда делился.

Зайдя в кабинет председателя ВЧК, Мартын убедился, что не ошибся: веселые глаза встретили его.

— Посмотрите, — Феликс Эдмундович протянул ему конверт. И, не дожидаясь, пока Лацис выпет из него письмо, довольно промолвил: — Пишут! Пишут!

Мартын понял, о чем идет речь: о письмах рабочих, в которых они сообщали о вражеских происках. Феликс Эдмундович считал это главным завоеванием ВЧК. Лацису рассказывали, когда пришло первое письмо, — это было еще до перехода его в комиссию, — Дзержинский собрал всех оперативных работников и сам, волнуясь и радуясь, прочитал его вслух.

С тех пор такие письма приходят ежедневно, и каждое из них ему дорого так же, как самое первое.

— Читайте, читайте! — торопил он Мартына.

Лацис возглавлял самый важный отдел ВЧК — по борьбе с контрреволюцией, поэтому письмо имело к нему непосредственное отношение.