Анархист - страница 18

Через четверть часа бойцы перегруппировались. Одни начали безостановочно палить по окнам, а другие перебежками приблизились к окнам. Несколько гранат исчезло провале окна. Грохнул взрыв. Из окон вылетели клубы пыли и дыма. Несколько бойцов проникли внутрь и через пять минут вернулись, таща за ноги иссеченное осколками тело высокого рыжего мужика.

– Старшой сын купца Чернова, – узнали его в толпе. – Он то тут каким боком? Черновы же вместе с колчаковцами ушли.

Через неделю по сёлам Степного Алтая из рук в руки переходила бумага с воззванием к трудовому крестьянству:

«Повстанческая армия считает своим святым долгом стать на защиту интересов трудового крестьянства против попытки господ коммунистов впрячь в свой хомут трудовое крестьянство. Повстанческая армия – меч в руках трудового крестьянства, призывает вас, товарищи, самим взять в свои руки и дальнейшее строительство своего счастья, и свои народные трудовые богатства без помощи партийных лиц, пророков и большевистских шарлатанов, которые достойны смерти как гнусные воры, трусы и разбойники перед трудовым народом, в котором они находят только «человеческий материал» и пушечное мясо»

(урочище реки Бенжереп, Салаирский кряж, Григорий Рогов и кам Каначак)

– Дядька Каначак, – отмахиваясь от таёжного гнуса, Григорий заводит разговор, – вот скажи, почему алтайцы землю не пашут?

Перед ним едва теплится догорающий костерок, в оловянном чайнике заварен таёжный чай из душицы, а на листе лопуха лежит несколько печёных в земле рыбёшек.

– Твоя шалабол, Ыгорый, – Каначак из-под свисающих на глаза пегих косм прищурился на попутчика, – моя, однако, так думать. Всё вокруг нас живое. Небо живая, урман живая, земля тоже живая. Когда ты её плугом ковырять, больно ей делать. Земля и так всё, что нужно даёт, ягода даёт, гриб даёт, орех даёт, птица, рыба, всё даёт. Это вам беспокойным белым людям зачем-то нужно ещё что-то. А так нельзя. Земля сердится, однако. Трястись начинает… Камнем кидаться…

– Чем же тогда народ кормить? Грибов да ягоды для всех не напасёшься. Рыбой да дичиной тоже сыт не будешь. Даже вы, алтайцы, овечек пасёте, лошадок, коровок доите. Шерсть-мясо меняете на зерно или, там, муку, лепёшки печёте, чай ваш жирный варите. Разве нет? Слышал я, что есть алтайцы, что землю пахать пробуют.

– Верно говоришь, и пекём, и покупам, но сами не ковырям… А народ кормить… сам подумай… Ведь отчего народу много? От того, что мужику с бабой кувыркаться сладко. Чем больше сладости, тем больше детишек, чем больше детишек, тем больше им прокорм требуется, тайга тогда не справляется. Приходится кой[20] пасти, степь ковырять. И так всё больше и больше. Духи земли терпят-терпят, да как их терпение кончается, устраивают либо засуху, либо мор, либо войну, вот как сейчас…

– Значится, ты, Каначак, считаешь, что революция происходит не от классовой борьбы, а от каких-то тёмных духов, которые головы людям морочат? А то, что богатеи угнетают простой бедняцкий люд, это так, бык начихал? Эх, ты, тёмна голова! Ну, подумай сам. Если у одного много, а у другого мало, разве это справедливо? – Григорий с размаху шлёпнул себя ладонью по мощной шее, убив очередного кровопийца.

– Не-е-е, Ыгорый, – старый шаман даже тихонько засмеялся. – Твоя думать только один овечий шаг. Надо хотя бы на переход отары думать, тогда понятнее будет. Вот твоя сейчас сказал «спра-вит-ливо», моя плохо знать русский язык, такой слово не знать. О чём это, твоя может сказать?

– Это просто, – Григорий выплёвывает кости хариуса в костерок, – вот смотри, – ты меня спас, это хорошо. Но из-за этого ты потерял пару дней и пришёл домой позже. Это плохо. Но благодаря опозданию, ты сохранил себе жизнь. Это справедливо. За добро – добром – это справедливо. Как там еврейские попы говорят – око за око, зуб за зуб.

– Погодь мала, – останавливает его жестом Каначак, – это моя понимать. Но при чём тут бедные и богатые? Богатый много работал, много кой растил, много теке[21] стрелял, а бедный в юрта лежал, ворон считал, потому и бедный остался. Это спра-вед-ли-ва?!