Аристотель и Данте открывают тайны вселенной - страница 19

Я так одинок. Вдруг свет погас, и Данте исчез в темноте.

Я проснулся, и почувствовал себя потерянным.

Я не понимал, где я нахожусь.

Лихорадка вернулась. Я думал, что может на этот раз все будет по-другому. Я знал, что это просто жар. Я снова уснул. С неба начали падать воробьи, и я был тем, кто их убил.

ШЕСТЬ

Данте зашел навестить меня. Со мной было не весело, и он это знал. Но ему было все равно.

— Ты хочешь поговорить?

— Нет, — ответил я.

— Ты хочешь, чтобы я ушел?

— Нет.

Он читал мне стихи, а я думал про воробьев, падающих с неба. Когда я слушал Данте, я подумал, а как звучит голос моего брата. Интересно, читал ли он когда-нибудь стихи. Мой мозг кипел: падающие воробьи, призрак моего брата, голос Данте.

Данте закончил читать один стих и стал искать следующий.

— А ты не боишься заразиться от меня? — спросил я.

— Нет.

— Ты ничего не боишься.

— Я боюсь многих вещей, Ари.

Я хотел спросить его, чего же он боится, но он вряд ли бы ответил.

СЕМЬ

Жар прошел, но кошмары остались. В них был мой отец, мой брат, Данте и иногда даже мама. У меня в голове постоянно всплывал один образ. Я иду по улице, держа за руку брата. Интересно, это воспоминание или сон. Или надежда.

Я лежал и думал о своей жизни, о проблемах и загадках. Я решил, что мой школьный год провален. Данте посещал соборную школу, потому что там была команда по плаванию. Мои родители тоже хотели отдать меня в эту школу, но я отказался. Я объяснил родителям, что в этой школе учатся только богатые. На что мама ответила, что за хорошую успеваемость там выплачивают стипендию. Я возразил, заявив, что вовсе не такой умный, чтобы заработать стипендию. Но мама не уступала, и сказала, что они могут себе позволить оплачивать моё обучение. «Я ненавижу этих мальчиков!» Я умолял отца не отправлять меня в эту школу.

Я никогда не говорил Данте, что ненавижу учеников его школы. Он не должен этого знать.

Я вспомнил про мамины обвинения: «У тебя нет друзей».

Я вспомнил про нарисованное Данте кресло и про то, как точно рисунок выражал мой внутренний мир.

Я был креслом. Я почувствовал себя ещё хуже.

Я понимал, что я уже давно не мальчик. Но я все ещё ощущал себя ребенком, хотя и уже начал чувствовать что-то мужское в себе. Я больше не хотел, чтобы со мной обращались как с ребенком. Я не хотел жить в созданном родителями мире, но собственного мира я еще не создал. Странным образом дружба с Данте заставляла меня чувствовать себя еще более одиноким.

Может это потому, что Данте вхож в любую компанию, а я чувствую себя везде не к месту. Мне даже не принадлежит моё собственное тело. Я превращаюсь сам не знаю в кого. Перемены болезненны, и я не знаю почему. Все мои переживания и эмоции не имеют никакого смысла.

Когда я был помладше, я решил вести дневник. Я даже что-то записывал в маленькую специально для этого купленную кожаную книжечку. Но я никогда не отличался дисциплинированностью и, поэтому записи в дневник велись урывками.

Когда я был в шестом классе, родители подарили мне на день рождения бейсбольную перчатку и печатную машинку. Тогда я состоял в бейсбольной команде, и перчатка была кстати. Но вот зачем печатная машинка? Как им в голову пришла мысль, что мне нужна печатная машинка? Я притворился, что всем доволен. Но у меня это не очень хорошо получилось. Плохой из меня притворщик.

Самое забавное то, что я научился печатать на машинке. В конце концов, какой никакой, а навык. С бейсболом наоборот ничего не получилось. Играл я хорошо, но без особого желания. Я делал это только для отца.

Я не знаю, почему я обо всем этом думал в тот момент. Возможно, потому что эти мысли всегда были со мной. Наверное, у меня в голове транслируется моё собственное телевидение, и я могу контролировать все, что хочу «смотреть» и переключать каналы в любое время.

Я подумал позвонить Данте. Но поразмыслив, решил, что у меня совсем нет желания с кем-нибудь говорить. Мне нравилось быть погруженным в собственные мысли.

Я вспомнил о моих старших сестрах и о том, насколько близки они между собой и как далеки они от меня. Я понимал, что это все из-за возраста. В этом все дело. Они всегда говорили, что я родился «немного поздно». Однажды я услышал их разговор на кухне, в котором речь шла обо мне, и они употребили именно это выражение, «поздно родился». Я решил поговорить с сестрами. Я посмотрел на Сесилию, и сказал: «Это вы родились слишком рано». Я улыбнулся ей, и покачал головой. «Разве это не печально? Это чертовски печально». На что моя другая сестра Сильвия, прочитала мне целую лекцию: «Я терпеть не могу это слово. Не употребляй его. Это неуважительно».