АСКЕТ - страница 10
Я смотрел в поблёскивающее под самым сводом окошко. Там садилось и вставало солнце. Раз за разом. Сутки за сутками… Последние часы с Амаей. Порой на меня накатывала волна иссушающей ярости. Я бросался к дверям и до кровавых брызг колотил в непробиваемую обшивку. Что-то орал. Кажется, что Амая "не такая", и её следует пощадить. Смешной детский лепет. Потом наваливалась апатия. Тупая, промозгло-серая безысходность. Я валился на пол, клал голову Амае на колени и затихал. Еду нам не приносили. Забыли, видно, в суете, что заключённая нуждается в пище ежедневно. Неудивительно – тюрьма для модификатов, способных обходиться резервами собственного организма месяцами. Ещё было чертовски холодно. Тоже ничего из ряда вон выходящего – наши защитные системы справлялись с любыми температурами, так что ГМО-тюрьмы никогда не отапливались. Амая сворачивалась в клубок и дремала у меня на груди. Её дрожь передавалась мне. Я согревал её худенькие плечи ладонями. Растирал острые лопатки.
Дрожать она, наконец, перестала. Спала тихо, точно впавший в анабиоз лягушонок. Телепатические волны я отключил. Казалось, вопли беснующейся толпы и выкрики Предводителя рвутся из ментального пространства и вот-вот достигнут ушей Амаи. Я дышал на её невесомые пальчики, стараясь сохранить ускользающее тепло. Я не видел их в кутающем нас густом сизом облаке, но чувствовал как они стынут. Согреть их не получалось. От собственного бессилия хотелось выть и биться головой о стену. Во сне Амая, кажется, плакала – беззвучно и неприметно. Мой свитер пропитался влагой, кожу саднило, но я не двигался. Я хранил её сон.
Послышался скрежет открываемой двери. Что-то осыпалось с жалобным звоном. Я вздрогнул.
– Эй ты, живой?! – крикнули из тумана. Я не ответил. В лицо ударил ослепительный луч. Глаза отвыкли от света, пришлось прикрыть их рукой. – На выход!
Я поднялся, бережно прижимая к себе спящую Амаю. Надзиратель грубо толкнул меня в спину. Я покачнулся, безуспешно хватаясь за воздух. Холодный влажный комок выскользнул из моих рук. Упал, рассыпчато зазвенев на скользких плитах. Следом рухнул я.
Ползая по катку, в который превратился бетонный пол нашей камеры, я собирал ледяные осколки. Уговаривал потерпеть, обещал согреть. Только бы не пропустить ни единого кусочка! Амая, мой ночной дождик, моя статуэтка. Моя ледяная девочка… Какие мы всё же разные!
Разные, как всякие люди.
Тюремщик сплюнул.
– Что ты, к чертям собачьим, за ГМО! Спятить из-за…
Я его не слушал. Перебирал в руках ледяное крошево – оно таяло в ладонях, утекало сквозь пальцы. И поделать с этим я ничего не мог. То что они называли Освобождением, оказалось войной. Я это сейчас понял. Я понял, а он – нет. Так кто из нас спятил?
Загадка для Дениса Давыдова
Хлипкий мужичонка со спутанными, словно свалявшаяся кудель, волосами вскочил.
— А вот и не попритчилось! — заорал он, сгорая от обиды. — Как есть, в чёрта перекинулся! Не нырни супостат под землю, достал бы я его вилами!
Сидящие у костра зашлись в хохоте. Свои истории Прошка начинал неизменным: «Раз была со мной такая оказия…». Брехал он вдохновенно, из одного желания развлечь. Правда, скоро входил в раж и уж сам верил в собственные россказни. Радующий по началу смех к середине повествования приводил его в бешенство. Вот и сейчас Прошка сердито сопел, поглядывая на хватающихся за бока соратников.
— Ай, да Прошка! — Одетый в простой чекмень мужчина, прятавший до того улыбку в кучерявой бороде, лукаво сверкнул глазом. — Армию вражью едва головы не лишил. Вот кого Буонапартию страшиться надо. Всю Европу прошёл, а тут на тебе — Прошка с вилами!
Осенний лес снова взорвался дружным гоготом. На этот раз Прохор стушевался. Припираться с барином, пусть даже не брезгующим делить с ним местечко у огня, было совестно.
— Да я, Денис Васильевич, того… — забормотал он, судорожно пытаясь найти оправдание.
Тут фортуна ему улыбнулась. Свет пляшущего на ветру огня выхватил из темноты кряжистую фигуру. Головы повернулись в сторону гостя. Сконфуженный Прошка, воспользовавшись замешательством, юркнул за спины насмешников и притих.