Бармен из Шереметьево - страница 14

История получила ограниченную огласку, достаточную, впрочем, для увольнения Бунькова-старшего. Из номенклатуры, однако, он не вылетел – многие в верхах ему сочувствовали, и в конце концов, подобрали место замдиректора крупного оборонного завода, известного в городе по номеру из повторяющихся цифр. Дочка после отравления в школу не вернулась – заблядовала и стала пропадать неделями. Перепуганный Семён Буньков оформил ей инвалидность «по голове» и стал прятать дочь в психобольнице, а затем и вовсе отправил жить к родственникам в Тирасполь, откуда Буня и сбежала в Москву. Понять что она не вполне нормальная было довольно сложно, пока Лена не начинала смеяться – тогда глаза ее закатывались и начинались судороги. В тяжелые же периоды, когда не до смеха, она функционировала вполне осознанно и сосредоточенно. Таков был Бунькин саморазрушительный парадокс. В этот вечер Лена сидела за столиком с какими-то полублатными кавказцами, прилично накидалась вином и начала путать их имена, чего южные люди не любят. Надо бы собраться, – подумала она, – отпиздят ещё, твари черножопые, и, демонстративно оставив на стуле сумочку, пошла в туалет сполоснуть щёки и лоб холодной водой. Как опытная путана, в кабак Буня брала дешёвую сумочку из кожезаменителя, внутрь которой бросала черный капроновый пакет, своего рода сумку в сумке, где обычно и хранилось всё более-менее ценное. Возвращаясь, она на автомате зарулила в бар, где и увидела свою подельницу. Рядом стоял бритый налысо незнакомый пьяный немец.

– А вот наша Галя с погонялом «Грустная».., – начала Буня нараспев, не обращая никакого внимания на посетителей. Подошла, пританцовывая, и неожиданно провела тёплой ладонью по голове Мартина, задержав руку на шее. Мартин вздрогнул – ему вдруг стало приятно.

– Ты не ссы. Я только на полголовы ёбнутая, – успокоила его Буня и увела подругу в сторонку. Минут десять они вдохновенно, перебивая и жестикулируя, врали друг-дружке: Буня о том, что «чёрные» не хуже «фирмы» и забашляют – не жмутся, а Грустная, опасаясь возвращения подруги в съемную комнату, быстро и слезливо сочинила, что хозяйка ее выгнала и паспорт не отдаёт, на что пьяная Бунькова пообещала прислать отвязанных кавказцев и тогда хозяйке не жить. На этой ноте она распрощалась и поспешила за столик, а Галя, мучившаяся месячными, поцеловала Мартина в щёку и ушла с тяжелым сердцем домой. Мартин заверил ее, что примет еще самую малость, да и пойдёт в номер спать. За подругу она не переживала – было очевидно, что та выпила и съела рублей на пятнадцать и никто её, конечно же, теперь задаром не отпустит. Плохо она знала Бунькову.

– Wo ist mein Freund?, – услышал Мартин певучий насмешливый голос в самое ухо и хитрая Буня, с черным капроновым пакетом подмышкой, вновь положила тёплую ладошку на свежевыбритую голову бундеса. Напрасно дети гор за столиком спорили – кто будет первым.

А утром начались проблемы. Собственно, проблемы у Рюба начались уже давно – уже дважды он из за сильного похмелья не смог выйти на работу, и начальница Эльза вынуждена была ставить его в вечернюю смену с турком – соседом по номеру. Это не устраивало уже турка, так как теперь они проводили вместе целые сутки, а своего соседа по номеру турок не любил и презирал. В это утро Мартин не успел избавиться от своей новой подруги до прихода соседа и тот закатил скандал – привел начальницу Эльзу и старшего инженера. На крик нехристя прибежала старшая по этажу, а вскоре на лифте поднялся директор – импозантный Валерий Эдуардович. Немцы что-то орали, Мартин отрешенно смотрел в окно, и только вышедшая из душа Бунькова была в прекрасном настроении.

– А вы в курсе, что горячая вода в вашей гостинице – ну совершенно коричневого цвета?, – заговорщически наклонилась она к директору и тот в ужасе отшатнулся.

– Прям» неловко перед иностранцами, – добавила Буня. И пошла себе вниз.

И наступило лучшее время в жизни. Золотой век. Никогда ещё Димка не был так безоблачно счастлив. Влад, проходя утром в ванную, глядел сквозь стеклянную дверь на улыбающегося во сне племянника и вздыхал озабоченно. Происходящее вызывало у него двойственные чувства. С одной стороны, он очень хорошо, не один год знал Аньку. Знал все её взлеты и падения. Знал её проблемы и секреты. С другой стороны – это дикое безоблачное счастье, обрушившееся на его единственного родственника, обезоруживало Влада.