Батийна - страница 11

Говорят, даже зола соперницы опасна для ее преемницы. Салкыпай сразу же, как утвердилась в юрте бая, стала поносить покойницу.

— О, бедняжка, моя умершая сестра! Оказывается, она и хозяйничать толком не умела. Посмотрите на ее туш-кийиз[10], который она вешала в юрте… Я такую кошму дворовому псу бы не подостлала. Конечно, пусть бог простит меня за такие слова!

Вскоре из юрты стали исчезать вещи покойной Сейилкан. Салкынай их раздавала близким родственникам, знакомым, проезжим гостям.

Властная хозяйка также не постеснялась сказать то, что она думала насчет Абдырахмана — сына Сейилкан и Адыке:

— От кого только она родила такого последыша? Хоть бы чем-нибудь смахивал на моего батыра. Жаль, что мужчина. А то бы без сожаления выменяла его на черного мерина!

Довольная своей шуткой, мачеха громко рассмеялась.

Приехал сват Казак. Само слово «сват» заставило ее вздрогнуть.

— Что еще за сват, — возмутилась она и чуть было не выгнала из юрты почтенного охотника. «И зачем только проклятый старик когда-то допустил эту глупость? Неужели для сына столь храброго человека, как Адыке, не нашлось бы невесты из достойном семьи? Зачем было связываться узами родства с какой-то голытьбой», — неотступно думала байбиче.

Адыке как-то со смехом сказал жене:

— Что поделаешь, воля всевышнего, жена. Мой покойный отец был человеком добрейшей души. Из-за насвая в шутку сосватался тогда с Абдыраманом — пришлым охотником. Я был молод и не смел возразить. Случись это сейчас — дело другое. Отец тогда сказал, что охотник наш сват. Ну, а я вслед за ним повторил это. Теперь бесстыжий проходимец требует с нас калым.

Салкыпай, выслушав мужа, посоветовала:

— Заставь его привести дочь, батыр. Щепотка насвая — достойный калым для оборванца. Пусть еще радуется, что их дочь будет покорно сидеть у моего порога.

Она с нескрываемым презрением поглядывала на охотника-свата и думала: «Смотри, да он не один приехал! С товарищем! Очень нужен тут его товарищ. Лучше бы свою дочь привез… А держится-то! Как настоящий, добропорядочный сват». Губы у Салкынай задрожали, и она чуть было не сказала все это вслух, по сдержалась.

Раздался топот конских копыт, и в юрту, громко разговаривая, ввалился Адыке со своими джигитами. Салкыпай облегченно вздохнула.

Адыке приветствовал Казака без особой радости. Поглаживая бороду, он перекинулся с ним незначительными словами.

Сваты сидели хмурые, явно недовольные друг другом. Казак давно вынашивал смертельную обиду на свата и сейчас прикидывал, с какой стороны лучше поддеть этого бесстыжего бека. «Чем, собственно, я хуже тебя, — думал охотник, — даже заветы предков для тебя пустой звук. Не выпало счастье, а то быть бы мне вольным наскальным орлом. Уж ты трепетал бы передо мною, просил бы пощады. Увы, я не в силах заставить тебя выплатить калым, должный мне по всем нашим законам. Неравенство поставило меня на колени перед тобою, хищник».

Обида скопилась в груди охотника, вот-вот неудержимо прорвется. В горле запершило, смоляно-черная борода задрожала. И тут Адыке подлил масла в огонь.

— По моим подсчетам, — надменно обронил он, — твоя дочь уже давно засиделась в девках, сват. Не так ли, кул? Почему же ты не привез ее? — И он ядовито рассмеялся. — Неужели ты все еще надеешься получить калым?

— Правда, что я кул. Правда и то, что ты бек. — Казак глядел на Адыке бесстрашным соколом. — Однако я приехал сюда не меряться с тобой, кто над кем. Меня привело незабвенное благословение наших благочестивых отцов.

Адыке резко махнул рукой: дескать, будет язык чесать.

— Ах ты вонючий кул! — взъярился он. — Мой-то отец, спору нет, исполнен благочестивости. А вот кем твой отец был?

— Покойников не тревожь, бай, — не стерпел Казак. — Довольно, что ты оскорбляешь меня. Не угодно — можешь не считать меня за своего. Но побойся бога. Клятву отцов не забывай. Уважай свой род.

Адыке притих, словно Казак его убедил. На самом же деле его разозлила прямота и решительность свата. «О боже, как это возможно, чтобы какой-то голодранец возвышался надо мной? Приказать своим джигитам, что ли, прирезать его тут же, как паршивую овцу?»