Бездорожье - страница 77

– Ты о чем?

Пиви сделала вид, что удивилась, но щеки выдали ее, снова полыхнув румянцем.

– О ком! – сердито поправил он. – О тебе и этом типе… Юргенсе! В общем, так. Я ухожу и больше не появлюсь. Никогда. Подслушивать и подсматривать не буду. Живи как хочешь! Думаю, если у Клементины вдруг получится чары снять, то я об этом в любом случае узнаю – где бы ни был. Поэтому совсем не обязательно торчать с тобой рядом. Места в мире достаточно, и… Все, пошел я! Пока!

– Дуду!

Она попыталась взять его за руку, но не получилось, не настолько он уплотнился. И в глазах ее все-таки заблестели слезы.

– Спасибо, – шмыгнула она носом. – Ты… я… ох, не знаю даже, что и сказать. Прости меня за все гадости, которые я тебе говорила. Не думала, что ты такой…

Дуду уставился в потолок.

– Пошел я, – повторил.

– Подожди, я должна сказать… что поняла многое, и что… очень тебя люблю, правда…

Он фыркнул:

– Хватит, договоришься сейчас! Останусь и не дам тебе никакой жизни! Все!

Дуду решительно распустил энергетический цветок, стал невидимым. И вылетел не оглядываясь в окно.

Через минуту его нагнал Димыч, с еще одним неприкаянным – из тех, кто принимал участие в этом деле.

– Ну что, – спросил, – хана универсусу?…

Дуду кивнул на лету.

– Так мы и поняли, – вздохнул Димыч. – Чтоб кошки чары снимали – да где ж такое видано?… Вот и разбежались все, не стали даже ждать, когда выйдешь.

Он помолчал сочувственно. Потом спросил:

– И что теперь?

– Да ничего, – сказал Дуду. – Боюсь, мне и волшебная дева не поможет.

Внутри у него по-прежнему что-то плавилось, и даже еще больнее, чем раньше. Перед глазами все расплывалось, словно в них, как и у Пиви, стояли слезы, и заснеженные улицы внизу застил разноцветный светящийся туман.

Расцвечивали его огни уже включившейся праздничной иллюминации. И в домах вокруг загоралось все больше окон – коротенький декабрьский день умирал.

– Держись, парень, не кисни, – нахмурился Димыч. – Не поможет – значит, не в чарах дело. Я это и раньше подозревал. Мы все тут не без вины торчим, а ты что – исключение, что ли?

– Да нет, думаю, – сказал Дуду.

– Ты того… лучше не думай пока. Ни о чем, – встрял в разговор второй неприкаянный, молоденький смешной мальчишечка, белобрысый и лопоухий, о котором Дуду ничего не знал, кроме имени – Петрик. – Давай куда-нибудь слетаем вместе, развеемся!

– Это где же мы развеемся-то? – саркастически спросил Димыч.

– Ну… хоть в театре, например! – сказал Петрик.

– Ха! Не набывался в них еще? Тоска зеленая!

– Оперу, – наставительно сказал Петрик, – можно слушать вечно. Предлагаю в «Ла Скала»…

– Нет уж, лучше бокс!

Они заспорили.

– Шедевры… классика… непреходящие ценности… – долетало до него с одной стороны. – Спарринг… апперкот… панчеры… – с другой.

А ему были абсолютно безразличны сейчас и те и другие. И все равно, куда лететь и зачем.

Не помогала даже мысль о том, что он вроде как поступил чертовски благородно, оставив в покое бывшую жену, которая полюбила другого.

Димыч наконец воззвал к нему:

– Решай! Куда тебе больше хочется – в театр или в спортзал?

– В спортзал, – механически повторил Дуду последнее, что услышал.

– Ха! Понеслись! – И Димыч с недовольным Петриком прибавили ходу.

Он сделал то же самое.

Где находился упомянутый спортзал – неизвестно, но город Петербург вскоре пропал из виду. Стремительно темнело, и внизу уже почти ничего было не разглядеть, кроме мелькающих время от времени огоньков.

Леса, поля, поселения живых…

Места в мире и впрямь было достаточно.

И среди неприкаянных тоже можно было найти друзей. Взять хоть Димыча – казалось бы, вояка неотесанный, а ведь не бросил собрата по несчастью в тоске-печали. Сперва дождался, потом в театр… то есть нет, на бокс потащил…

И тоска, наверно, когда-нибудь пройдет.

А пока – хотя бы боль унялась!

Дуду, поморщившись, прижал руку к сердцу. К тому месту, вернее, где оно когда-то билось в груди и где теперь все жарче плавилось неведомое что-то…

Он не заметил, как дорога изменилась.