Битва за Православие - страница 26

.

К счастью, Святитель далее разъясняет свою позицию, во избежание неправильного её истолкования, которое, увы, и происходит во время нынешних межрелигиозных диалогов. Как утверждают современные экуменисты, святитель Григорий Палама согласился с тем, что православные христиане и представители ислама некогда достигнут взаимопонимания и молился о скорейшем наступлении того времени, когда это случится185. Тем самым устроители межконфессиональных встреч успокаивают свою совесть: ведь ныне, по их мнению, как раз и наступило это время взаимопонимания, и они претворяют в жизнь то, о чём молился Святой.

Но это лишь жалкий самообман, ибо далее святитель Григорий уточняет, что сие согласие между христианством и исламом видится ему не в исторической перспективе, а в метафизической — после Второго пришествия Христова. Действительно, высказав пожелание, чтобы время единомыслия пришло как можно скорее, он поясняет: «Я согласился, потому что вспомнил слова апостола о том, что "перед именем Иисуса Христа преклонится всякое колено и всякий язык будет исповедовать, что Господь Иисус Христос в славу Бога Отца"; это непременно исполнится во время Второго пришествия Господа нашего Иисуса Христа»186.

Итак, какое отношение имеют диалоги святого Григория, который, будучи пленником и предстоя враждебно настроенным варварам, без колебаний свидетельствовал, что ислам совершенно чужд Евангелию, а их пророк Магомет является обычным военачальником, завоёвывавшим людей насилием и потворством человеческим страстям, какое отношение имеют эти собеседования к современным межрелигиозным диалогам, характерной чертой которых являются уступки и соглашательство, полное отсутствие духа исповедничества и желания свидетельствовать об истине? Не будем, по крайней мере, кривить душой и искажать жития и учения Святых. Найдём в себе смелость признаться в том, что происходящее ныне на межконфессиональных совещаниях есть отречение от Евангелия и оскорбление памяти Святых — в первую очередь, Мучеников и Новомучеников, о которых пойдёт речь в конце статьи.

Интересные суждения об исламе, строго придерживаясь святоотеческой традиции, высказали монах Иосиф Вриенний (за несколько лет до захвата Константинополя турками) и первый после падения столицы Византии Патриарх и национальный лидер греков Геннадий Схоларий, имевший три дискуссии о вере с самим завоевателем города Магометом и одну — с высокопоставленными турецкими чиновниками в Серрах187.

Иосиф Вриенний, учитель святого Марка Евгеника и Геннадия Схолария, защитник Православия, противостоявший экспансии папизма, высказывается по поводу мусульманства в послании к некоему Максиму, перешедшему из Православия в римо-католичество. Этот Максим пытался увлечь в католичество и других людей, рассылая им письма и заботясь, якобы, об их спасении, а на самом деле, по мнению Вриенния, делая это для того, чтобы убедить самого себя в правильности своего выбора и заглушить голос совести, обличающей его как вероотступника. Одно из таких писем получил и Иосиф Вриенний, написавший ответное послание «Брату Максиму-итальянцу, из греков, проповеднику»188. Значительная часть из тех ответов, которые дал своему оппоненту Вриенний, вошло и в другой его труд: «Слово о единении Церквей»189.

В качестве одного из аргументов против Православия отступник Максим приводит благоденствие Запада и несчастье православных, которое он объясняет их богооставленностью. Если бы дело обстояло так, возражает ему Иосиф, тогда образчиком благочестия являлись бы агаряне — этот, по его словам, «гнусный и безбожный народ»: «Если ты, Максим, об истинности веры судишь по материальному благополучию, тогда тебе надлежит признать ныне благоденствующих агарян более благочестивыми, чем мы. По твоей логике, этот гнусный и безбожный народ, воздвигающий хулу на Иисуса Христа, Бога нашего, оскверняющий себя на всякий час противоестественными плотскими совокуплениями, благочестивее нас — тех, которые, даже не находя в себе ничего иного достойного похвалы, могут, по крайней мере, похвалиться своей верой во Христа и тем, что приняли Святое Крещение». Агаряне, пишет он далее, восстают не только против нас, но и против Самого Бога христиан, которые, претерпевая всякого рода скорби от «богопротивных» завоевателей, становятся Мучениками. Бог вознаграждает их мученическими венцами за то, что они отказываются принять веру агарян и их мерзкий образ жизни, предпочитая умереть за Христа. «Имея возможность последовать проклятым и нечестивым обычаям этих безбожников и, живя, подобно им, в сладострастии и беззаконии, пользоваться от них всякого рода почестями, они не только не меняют образа своей жизни, но и являют готовность быть ненавидимыми и гонимыми, и даже умереть насильственной смертью. А какое счастье выше того, чтобы пострадать за Христа?» Мы не приводим здесь размышления монаха Иосифа о различиях в духовном состоянии латинян и православных, которые, несмотря на постигшие их бедствия и порабощение многих из них иноверцам, продолжают, как указывает автор, стойко хранить веру и совершать Таинства, имея явные свидетельства присутствия Божия, что можно видеть на примере освящения воды: «Вода, которая освящается по молитвам и благословению местных иереев, носит на себе явный знак Благодати, оставаясь прозрачной и чистой и не меняя своих свойств, в отличие от любой другой стоячей воды. Это очевидное свидетельство наития Святого Духа и обнаружение благодатной силы нашего священства». Нас интересовала та оценка, которую давал Иосиф Вриенний исламу, потому что сегодня и к этому автору пытаются апеллировать некоторые современные богословы-экуменисты, прельщающие и прельщаемые.