Бойцов не оплакивают. Повесть об Антонио Грамши - страница 11

Растревоженное воспоминаниями, заныло старое сердце. Опять тянущая боль. И трудно дышать... Бесшумно ступая, чтобы не мешать занятиям, профессор подошел к окну и осторожно отворил створки. В духоту класса ворвался либеччо — теплый и влажный ветер Тирренского моря, настоянный на густых ароматах цветов ранней римской весны. Маэстро Пинелли жадно вдыхал свежий воздух. В груди что-то клокотало и хрипело. Но боль, кажется, утихла.

В лицее во время классных занятий старались не открывать окна, чтобы не мешали посторонние звуки. Звуков было много: улица жила своей жизнью, Вприпрыжку пробежал рыжий мальчишка-газетчик, пронзительно выкрикивая последние новости. Пинелли прислушался... «Бои в оазисе Джоффра и в Феццане... Генерал Амельо настаивает на тактике «выжженной земли»... Новое министерство колоний обещает превратить Ливию в цветущий сад...» У профессора Пинелли возникло ощущение, что все это уже было: теплый ветер с моря, невнятный шум улицы, пронзительные крики мальчишки-газетчика, военные новости... Так же бежал мимо окон мальчишка и кричал: «Гарибальди снова покинул Капреру!..»

Тогда Пинелли выскочил на улицу и купил газету. В ней были лишь скупые подробности битвы при Монтеротондо близ Рима, скупые потому, что Рим и область составляли отдельное папское государство. Против папской тирании и боролся Гарибальди.

Газетное сообщение не могло скрыть, что в этой битве волонтеры Гарибальди разгромили папские войска. Пинелли ликовал, но радость оказалась преждевременной… Снова вприпрыжку бежал мальчишка-газетчик, выкрикивая: «Победа при Ментане!.. Гарибальди заключен в крепость Вариньяно!..»

Да, объединенные и прекрасно вооруженные французские и папские войска (в этой битве французы впервые испытывали скорострельные ружья «шаспо»), численностью в два с лишним раза превосходящие отряды Гарибальди, нанесли волонтерам поражение. Это не смогло изменить ход истории: 20 сентября 1870 года светская власть папы была свергнута, территория папского государства после плебисцита присоединена к Итальянскому королевству. Но горькой была осень после битвы при Ментане. Раненых волонтеров почти без всякой медицинской помощи держали под замком. Пиделли не находил себе места, потом отправился к казарме святого Онуфрия, где находились гарибальдийцы. Охрану казармы несли зуавы, попытки Пинелли проникнуть в казарму успеха не имели, часовой-зуав просто взял ружье на изготовку. В бессильной ярости Пинелли отошел в сторону, раздумывая, что делать дальше. В это время к казарме подошла молодая женщина в темной накидке с непокрытой головой. Она приблизилась к зуаву и, не обращая внимания на окрик на незнакомом языке и взятое на изготовку ружье, не повышая голоса, попросила вызвать дежурного офицера. Вряд ли зуав понял ее, но спокойная и уверенная интонация, с которой говорила женщина, заставила его опустить ружье и, обернувшись к стоящему у стены другому зуаву, сказать ему несколько слов. Второй зуав нехотя вошел в казарму. Через несколько минут появился офицер. Женщина молча протянула ему бумагу с гербовой печатью. Офицер подозрительно осмотрел бумагу и покачал головой:

— Доступ в помещение, где содержатся пленные, запрещен. Тем более иностранцам.

— У вас в руках разрешение, синьор офицер. Будьте любезны, передайте его вашему начальнику и поскорее.

— Вряд ли посещение казармы доставит вам удовольствие.

— Я как-то не подумала об этом, синьор офицер,— с откровенной иронией ответила женщина.

Офицер пожал плечами и отворил дверь:

— Проходите.

Женщина вошла.

Пинелли с восторженной завистью наблюдал за этой сценой и решил подождать, пока решительная незнакомка выйдет из казармы. Ждать пришлось долго. Пинелли посматривал на часы и уже начал беспокоиться, когда в дверях появилась незнакомка. Она отошла от казармы к противоположной стене, прижалась спиною к холодным кирпичам и так стояла неподвижно, с закрытыми глазами, как показалось Пинелли, целую вечность, хотя —он еще раз взглянул на часы — прошло всего пять минут.

Пинелли не выдержал:

— Синьора, извините мою навязчивость, вам плохо?