Божественный Людвиг. Витгенштейн: Формы жизни - страница 24
Видимо, это первое, что оттолкнуло Людвига, для которого проблема сексуального самоопределения и раздвоенности в этом плане стояла очень остро (подробно об этой проблеме см. в главе 3).
Со своей стороны, сам Кейнс писал о том, что идеалы Общества отчасти складывались из идеалов Дж. Э. Мура:
Мы принимаем, так сказать, религию Мура, но отрицаем его мораль. Действительно, по моему мнению одна из главных выгод его религии состоит в том, что мораль перестает вообще быть необходимой — если «под религией понимать отношение человека к самому себе и близким, а под моралью — его отношение к внешнему миру и другим людям». [В свете идей Мура] все становится неважным, кроме состояния нашего собственного рассудка (других людей тоже, но, в первую очередь, нашего собственного). Это состояние рассудка не напрямую связано с нашими действиями и нашими обстоятельствами — оно состоит в бесконечном и страстном лицезрении и общении в непрекращающемся настоящем. Субъектом этого страстного созерцания является любимое существо, красота и истина. И одной из первых целей жизни является любовь, творчество и радость эстетического переживания и получения знания (цит. по [McGuinnes: 148]).
Они отбрасывали не только взгляды Мура на обязательность «производства возможного максимума добра», направленного в будущее, но также его взгляд на долг индивида подчиняться общим правилам. Витгенштейн также был недалек от того, чтобы отбросить обе эти муровские идеи, но во многом он не был един со взглядами Общества, например, в следующем, — о чем говорит Кейнс:
Мы отказываемся от всех вариантов доктрины первородного греха, которая исходит из нездорового и иррационального источника — слабости большинства людей. Мы не можем поверить в то, что цивилизация была тонкой и преждевременной коркой, прорванной личностью и волей очень немногих и поддерживающейся лишь при помощи воспроизведения чувства вины. Мы не испытываем уважения к традиционной мудрости и ограничениям обычая […], мы проповедуем открытость ко всем и ко всему [McGuinnes: 149].
Но различие во взглядах не было определяющей причиной расхождений Витгенштейна с Обществом. Он мог не соглашаться в чем-то с Расселом или Муром, но тем не менее часами разговаривать с ними. «Почему же не попытаться тем же самым образом расшатать Общество изнутри?» — соблазнял его Рассел. Тогда-то Витгенштейн, несмотря на сомнения, согласился быть избранным в Общество.
Но главная причина его сомнений состояла в другом: была ли атмосфера Общества адекватной в целом?
Рассел впоследствии писал:
Примерно за год до войны искусственность и фальшь наших взглядов на природу человеческой души стала, как теперь мне кажется, более очевидной, и в Обществе стал наблюдаться отход от чистоты доктрины. Концентрация на отношениях внутри Общества, парочки возлюбленных… образ жизни все ухудшался, короткие «интрижки» все более входили в моду. Наше отношение к жизни было ярким и занимательным, но хрупким, поскольку оно не базировалось на серьезном понимании человеческой натуры (цит. по: [McGuinnes: 150]).
Вся эта порча не задевала старых членов Общества, но для многих молодых членов именно все это легкомыслие постепенно стало главным в жизни. Разве мог Витгенштейн, с его ненавистью ко всему искусственному и фальшивому, принять все это или даже дискутировать по этому поводу? Некоторые сомнения подобного рода высказал Рассел на собрании Общества 9 ноября, и многие поняли это так, что Общество слишком деградировало для такого человека, как Витгенштейн.
Тем не менее, свои сомнения Витгенштейн прямо не высказал, что для него было не свойственно. Эта нерешительность, как можно думать, была связана с тем, что Витгенштейн бессознательно стремился к социализации, так как в этом для него было спасение от суицидных наклонностей его психики.
Между тем, Кейнс рассматривал приход Витгенштейна как влияющий на Общество деструктивно: «Все трудности, которые я сумел преодолеть и победить, с приходом Витгенштейна возникли вновь».
В письме к одному из «старейшин» Общества, Литтону Стреччи, Кейнс писал: