Бродячий труп - страница 9

Она продолжила, все еще улыбаясь:

— Конечно, мистер Скотт, вы можете попытаться силой надеть трусики на меня. Может, это и выручит. Я же буду сопротивляться и кричать, кричать, кричать. И когда они увидят, как я борюсь с вами в таком виде...

Она могла не вдаваться в детали. Поверите ли вы мне, что рот, наполненный горячей слюной, высыхает за какие-то три секунды? Я пытался проглотить ком в горле и чуть не проглотил язык.

Она меня достала!

Да, мне будет нелегко. Будет скандал, наверняка большие заголовки в газетах. Но я как-нибудь переживу это.

— Давайте, орите, — сказал я. — Когда затихнет эхо, я начну работать над вашим папочкой. Пройдет немного времени, и он будет гнить в Кью.

— Кью это Сан-Квентин?

Ага, она знала жаргон. Почему бы и нет?

Я начал вставать с пуфа.

Она не закричала. Пока. Взамен она сказала:

— В эту—то тюрьму вы и отправитесь, мистер Скотт. Мне только семнадцать. И они обязательно засадят вас в Сан-Квентин. Если папочка не убьет вас. И все остальные люди...

Она продолжала говорить, но я уже не слушал. На самом деле я пропустил почти всю ее тираду.

Как уже было сказано, я начал подниматься с дивана. Но только начал. В критический момент я замер в согнутом положении.

Медленно, но до меня дошло.

В действительности я услышал лишь «...надцать».

Девятнадцать? Нет.

Восемнадцать? Тоже нет.

Я замер в полусогнутом состоянии и попросил:

— Не кричи, Не произноси ни звука. Минутку. Сейчас я соображу. Но не кричи.

Семнадцать. Вот, что она сказала. Точно. В этом я был уверен в тот самый момент, когда она произнесла это слово. Но вся моя нервная система должна была восстановиться, прийти в себя, запульсировать вновь, прежде чем я осмелился бы посмотреть правде в лицо.

— Детка, — пролепетал я. — Именно детка. Тебе только...

— Семнадцать, — договорила она за меня. — Восемнадцать мне исполнится только через двадцать два дня.

— Великолепно. Замечательно. О, мама!

— Вы нормально себя чувствуете, мистер Скотт?

— Конечно. Никогда в жизни не чувствовал себя более больным, вот и все.

— Вы ведь против, чтобы я сказала папочке, что вы приставали ко мне?

— Пожалуй, да.

— Или рассказала это толпе? Или закричала?

— Да, разумеется, да, — я сделал паузу. — Ты же не захочешь, чтобы твой папочка убил меня или чтобы меня растерзала взбесившаяся толпа?

Медленно я вернулся обратно на пуф. Моя спина окаменела от слишком долгого стояния.

— Ладно, Зазу, — тупо проговорил я. — Я так полагаю: когда твой папочка откинет копыта, ты станешь бугром в его шайке.

— Возможно.

Она улыбнулась, а я нахмурился.

Ты, черт возьми, подумала обо всем, моя сладкая. Мне вот что пришло в голову: ты случайно не напала на бедного маленького мальчика.... А, забудь об этом. Мне совсем не нравилась ее улыбка. И не желал я этого знать. Я хотел мартини.

Мартини — Сивана. О ней я тоже мог забыть.

Моя жизнь превратилась в руины.

— Очень сожалею, мистер Скотт. Очень. Но я должна думать о папочке. Я очень люблю своего папочку, мистер Скотт.

— Да прекрати ты ради Бога звать меня мистером Скоттом! Ведь я же только что изнасиловал тебя, разве нет?

Она снова заулыбалась. Вообще она много улыбалась. Еще бы — она делала это за нас обоих.

— Так вы поможете? Поможете папочке?

Я посмотрел на обнаженную грудь Зазу и рассеянно проговорил:

— Знаешь что? Ты выглядишь гораздо старше семнадцати!

— Я начала развиваться, когда мне едва исполнилось двенадцать. Это меня жутко стесняло.

— Ага.

— Когда мне исполнилось четырнадцать, все старшие мальчики...

— Ага.

— Вы не поверите, сколько неприятностей это мне доставляло.

— Ага, — я походил на больного жука.

Конечно, размышлял я, это могло доставить невероятные неприятности Зазу. Но я мог бы поспорить почти на что угодно, что они не могли идти ни в какое сравнение с теми неприятностями, которые доставит мне она...

Я сидел в своем «кадиллаке» со спущенными шинами рядом с «Джаз-вертепом», ощупывая шишки на голове и громко постанывая. Не из-за боли в голове и ребрах, практически во всем теле, а из-за мыслей о Зазу, вгрызавшихся в мой мозг, как термиты—людоеды.

И не только из-за мыслей о Зазу. Была еще и Сивана. Она больно измочалила мое ухо, когда я позвонил ей всего лишь с десятиминутным опозданием, чтобы отложить нашу игру в шарики из-за того, что я потерял свои шарики. Я узнал, что из себя представляет ирландско-египетский темперамент. Я правильно догадывался — в нем не было ничего приятного.