Бродяга - страница 10
- Победить не победил, но шуму наделал изрядно, так что лиходеи предпочли поскорее унести ноги. Я же до того заходил к гномам и купил у них особого порошка, что, соприкасаясь с огнём, вспыхивает не хуже небесной молнии. А если его набить в бочонок, протянуть верёвочку и поджечь её (не забыв при этом укрыться подальше), грохоту будет, точно раскалываются сами горы. БАБАХ! Дым, шум, гарь! Все бегут и кричат, тут уж не до грабежей - штаны бы не потерять от страха.
Брин улыбался. Тритор морщил лоб, припоминая, ведь и он что-то слышал о гномьем грохочущем порошке, но вот что именно, напрочь вылетело из головы. Мотнув взлохмаченной шевелюрой, он признался:
- Я вот тоже думаю на будущий год к лорду податься.
- Мать тебя не пустит.
Этот ответ был не первым, который младший давал старшему по данному вопросу. А то, отчего бы тот так взбрыкнул:
- Не пустит - сам уйду! А будет кричать... - Тритор замялся. - Сила есть (теперь уже хмыкнул Брин), остальному научат. Лордам всегда воины требуются - нашему или кому-то из соседних. Вербовщики каждый праздник на площади горланят.
Брин не разделил уверенности брата.
- Это потому, что они постоянно воюют. Но теперь наш лорд помирился с другими, так в таверне говорили, а значит, и воины им больше не нужны.
- Дурак, ничего не смыслишь, так молчал бы. Сегодня помирились - завтра разругались. Или Лесовики опять на границе набеги устроят... Война никогда не заканчивается. Потому и солдаты нужны всегда.
Младшему не нашлось, что возразить. Тритор наслушался немало речей тех же вербовщиков.
- А жизнь солдата проста, - продолжал излагать "верные" доводы старший. - Особо когда повоюешь, воинского умения наберёшься, там тебя и в личную стражу взять могут. Стражники же вообще живут припеваючи: дел, считай, никаких, кормёжка бесплатная, а жалование такое, что только мечтай.
- Вот ты и размечтался.
Тритор пропустил укол мимо ушей.
- Воины ходят в уважении... Лорд и его люди живут, а мы здесь выживаем.
Может, и это было в многообещающих речах вербовщиков, подумал бродяга.
- Ну, а когда деньжат скоплю, подыму нашу таверну. - Тритор решил довести цепочку своих планов на будущее до логичного и, несомненно, счастливого завершения. Он выстраивал её немалое время. Лёжа в кровати перед сном или вычищая ту же конюшню (и это была ещё одна причина, отчего последняя пребывала в столь неприглядном состоянии). - Сделаю всё на высшем уровне, чтоб приличным людям не зазорно остановиться было. А не только всякому сброду с большой дороги.
Взгляд, брошенный им на бродягу, говорил сам за себя.
- А мать так и отдаст тебе таверну? - спросил Брин.
- Отдаст, никуда не денется. Хозяйство совсем захиреет, если дела и дальше пойдут как сейчас. Её с тобой я, так уж и быть, приму на содержание. Старикам да юродивыми, говорят, помогать надо. А в жёны себе возьму Милку - дочь Вартага.
На этом радужном завершении мечтатель совсем по-детски улыбнулся.
- Слышала бы мать, что ты говоришь, задала бы тебе такую взбучку, что ты мигом бы сам всю конюшню вычистил.
- Ща я тебе задам...
Георг высунулся из стойла, одарив вошедших в привычное столкновение братьев тяжёлым взглядом. Брин потупился. Тритор вновь привалился к стене, возвращаясь к своим заманчивым грёзам. А какие они ещё бывают в шестнадцать лет?
Чуть погодя "будущая опора достопочтимого лорда" изрёк, словно подводя черту под всеми предшествующими рассуждениями:
- Пока молод, надо дело делать. Деньги зарабатывать. Сидя на одном месте маменькиным сынком, ничего не получишь.
- Делать дело - это правильно, - согласился Георг. - Дело - во-первых, деньги - во-вторых. Не стану спорить, может, в личной страже лорда и получится нажить состояние, но вот в действующей армии - навряд ли.
- Это почему же? Где война, там и пожива. Военачальники всегда отдают завоёванный город, ну или там село, солдатам на день - таков неписаный закон.
- Говорят, что так... - Бродяга опустил вилы, опёрся ладонями на верх рукояти. - Но те, кто грабит, и те, кого грабят, говорят об одном и том же по-разному. И тут уж с какой стороны окажешься... Я это на себе испытал в том селении на краю пустыни, где песок переходит в большую траву, что совсем не похожа на здешнюю.