Будапештская весна - страница 35

— Да и не только привратникам!.. — Дядюшка Жига махнул рукой. — Дело совсем не в этом! Откровенно говоря, разве сейчас война идет? Вот когда я служил в армии в свое время — мы тогда в Пилишчабе стояли, — тогда другая война была. Бывало, я как крикну своим новобранцам: «Ложись!» Они, конечно, лягут, а уж «Встать!» я им скомандую не раньше чем через полчаса, а за это время они и в картишки переброситься успеют, а кое-кто и вздремнуть умудрится. — По изборожденному глубокими морщинами лицу старика расплылась широкая улыбка. — Вы, случайно, не знали художника по имени Зингер? Он тогда под моей командой служил…

Солдаты тем временем наполнили в кухне водой большой жестяной бачок. Бомбы продолжали падать, и вода в бачке содрогалась.

Когда они вернулись в квартиру, к Золтану неожиданно подошла Ютка и тихо спросила:

— Ты боишься бомбежки?

— Нет.

— Если я тебя попрошу, отнесешь в одно место сверток?

— Кому?

— Людям, которым нечего есть. Отнесешь?

— Отнесу.

Ютка неожиданно погладила руку Золтана и вышла из комнаты. Сердце Золтана радостно забилось. Прижавшись лбом к запотевшему окну, он написал на нем пальцем одну букву, но тут же стер ее.

Минуту спустя Ютка принесла сверток, перевязанный бечевкой, и написала адрес, по которому нужно было отнести его.

— Ты знаешь, где находится улица Татра? — спросила она. — Только смотри не проговорись дядюшке Тото, что это я тебя послала. Если он спросит, сам что-нибудь придумай, хорошо?

Положив в карман просроченное отпускное свидетельство, Золтан утром отправился по адресу, который ему дала Ютка. Лишь очутившись на улице, он вдруг осознал, что впервые в жизни нарушает закон. Двадцать два года он строго соблюдал законы независимо от того, справедливыми или несправедливыми он их считал. Он улыбнулся и как бы прислушался к самому себе, желая понять, что же он сейчас чувствует. Однако один вид площади Аппони, засыпанной обломками кирпича и дерева, потрескавшиеся стены домов с выбитыми стеклами, наглухо забитые магазины — все это представляло собой настолько странную картину, что Золтан и думать забыл об угрызениях совести. Наоборот, его охватило бодрящее чувство, какое испытывает пловец, когда на свой страх и риск пускается в открытое море. Его радовало, что он может свободно передвигаться, повинуясь лишь велению своего сердца и своим желаниям.

На углу улицы Регипошта горел какой-то дом. Золтан прошел мимо него с таким чувством, как будто ему не может грозить никакая опасность.

Несмотря на гул самолетов в небе и постоянный артиллерийский обстрел, на улице было много прохожих: за долгие месяцы войны люди уже изучили ее правила. Как только завывала сирена, возвещающая очередной артиллерийский налет, они сразу же прятались в ближайшие подворотни, считая про себя количество попаданий в окружающие дома; они хорошо знали, что взрыв, грохот которого они уже услышали, для них не опасен. Как только налет кончался, они выходили из своих укрытий и шли дальше по своим делам.

Небо над городом было безоблачно-синим, и зимнее солнце отражалось в осколках стекла, торчавших в окнах или валявшихся на мостовой.

У здания концертного зала «Вигадо» Золтан свернул на набережную Дуная. Светло-зеленое зеркало реки переливалось на солнце.

С башенок моста Эржебет поднялась в воздух стая ворон и закружилась на одном месте. Королевский дворец в Буде так и сверкал на солнце, к нему то и дело подлетали советские самолеты, сбрасывая небольшие бомбы. Взрывов их не было слышно, вернее, их просто нельзя было отличить от взрывов снарядов, которые падали повсюду.

По площади Сабадшаг ехали несколько пустых повозок. Венгерские солдаты-возницы погоняли лошадей. В этот момент с неба на них посыпались небольшие бомбы. Солдаты тут же разбежались по ближайшим подворотням. Самолеты возвращались несколько раз и сбрасывали очередную серию бомб то на, повозки, то на три немецких грузовика, стоявших перед зданием национального банка. Лошади были убиты наповал осколками, и лишь одна раненая кобыла, задрав кверху голову, помчалась по газону, таща за собой повозку.

Два молодых немецких солдата, стоя на ступеньках каменного дома, равнодушно наблюдали за происходящим: они уже привыкли к подобным картинам. Этажом выше, прямо над ними, у окна стояла старуха в платке и на чем свет стоит проклинала их: