Будапештская весна - страница 47

— Как вам не стыдно?! Чего вы хотите от девушки?!

Однако Турновского было не легко смутить. Чуть-чуть склонив голову набок и одарив Гажо льстивой улыбкой, будто радуясь его приходу, он спросил:

— Ты слышал наш разговор? Прекрасно! Тогда помоги мне убедить наших дам…

— Зря стараетесь! Эта квартира вам не принадлежит! Хозяева ее уехали, а ключ передали Пинтерам, так что вы не имеете права отсюда никого выгонять!..

Помахав длинной слабой рукой перед своим лицом, инженер доброжелательным тоном объяснил:

— Ошибаешься, сынок! Эндре Кох поручил мне распоряжаться этой квартирой. Если желаешь, я могу показать доверенность…

Проговорив эти слова, он вытащил из ящика бумагу, отпечатанную на машинке, и положил ее на стол.

Ютка встала и тихо вышла из комнаты.

Гажо презрительно усмехнулся:

— Эта ваша бумага поддельная. Вы ее сделали точно так же, как и все остальные.

Инженер встал и, бросив взгляд на жену, взял Гажо за пуговицу френча:

— А знаешь ли ты, сынок, кто эта девушка? Она еврейка, которая скрывается под чужим именем. Если об этом узнают, то нам с тобой обоим придет конец…

Турновскине снова заплакала.

Гажо отстранился, сбросив руку инженера:

— Ну и что из этого? Кто бы она ни была, не выгонять же ее на улицу! Послушайте, оставьте в покое эту девушку. Если вы этого не сделаете, вам придется плохо!..

Турновский беззвучно открыл и закрыл рот, опустившись на стул:

— Мы ведь только хотим найти ей более надежное место…

— Она останется здесь, — твердо сказал Гажо и вышел из комнаты.

Достав платок, инженер долго вытирал им лицо и лоб, а затем тихо пробормотал:

— Приняли его, добро ему сделали — и вот вам благодарность…

Ютка не плакала. Она даже не присела; стараясь ни о чем не думать, она начала совать в маленький чемоданчик свои вещи. Наконец все было собрано, оставалось только поговорить с Золтаном. Поговорить так, чтобы этот разговор навсегда остался в памяти каждого из них.

Хотя война бушевала в этот момент вокруг их дома, Золтан ничего не слышал и спал как убитый. Ютка вошла к нему в комнату и, сев на край кровати, стала смотреть на него. Ей хотелось запомнить выражение его лица, цвет волос и бровей, линию лба — запомнить так, чтобы все это осталось в ней навсегда.

Неожиданно Золтан проснулся. Увидев девушку, он обрадовался. Он обнял ее, а затем чуть-чуть отстранил и, посмотрев на нее с улыбкой, снова притянул к себе. Хмель любви настолько овладел им, что его уже нисколько не беспокоило, что кто-то может войти в комнату. Еще не освободившись полностью ото сна, он положил голову Ютке на плечо и тихо зашептал:

— Я такой счастливый, когда ты рядом… И мне бывает ужасно трудно, когда ты не со мной, даже если ты находишься в соседней комнате… Весь день, каждую минуту я ищу только тебя… Меня уже не интересуют ни война, ни бомбежки… Я постоянно думаю о тебе и хочу быть рядом с тобой… Только не смейся надо мной. Я хочу, чтобы ты чувствовала то же самое… Для меня сейчас ничего на свете не существует, кроме моей любви к тебе! Прижмись ко мне покрепче…

Ютка молча крепко обняла Золтана. В этот момент над домом что-то засвистело, потом разорвалось, дрогнули стены, из пустой комнаты ворвалась воздушная волна.

— Я ничего не боюсь… Боюсь лишь потерять тебя… И пусть надо мной свистят пули, я каждую минуту буду считать, сколько еще осталось до вечера, когда мы снова окажемся вдвоем… В подвал я не пойду, пусть хоть весь дом обрушится, только бы твоя комната осталась цела… Я никого не хочу видеть, кроме тебя…

— И я тоже, — сказала Ютка. Золтан не заметил, что глаза девушки наполнились слезами.

— Сейчас который час? Девять? Значит, до одиннадцати вечера осталось четырнадцать часов. Смотри, как только эта стрелочка четырнадцать раз обежит вокруг циферблата, мы снова будем вместе. А все, что будет до этого, — бессмыслица и ложь. Вечером я приду к тебе, и ты будешь ждать меня…

— Да, вечером… — проговорила девушка и, поцеловав Золтана в губы, встала, поправила блузку и вышла из комнаты.

В городе творилось что-то необъяснимое. То и дело падали бомбы, рвались снаряды. Можно было подумать, что от города остались одни развалины, что целым остался только этот дом, да и то не надолго.