Будапештская весна - страница 60

— Говорят, русские уже находятся у канатной дороги и на площади Сена. Судя по всему, через несколько дней все это должно кончиться…

— Будем надеяться, — ответил Золтан, пожав плечами.

До хруста сжимая руки, директор нервно заходил по комнате. Золтан заметил, как сильно сдал отец за последнее время.

— Надеяться, надеяться… А скажи, на что нам надеяться? Ну, положим, мы знаем англичан с их недостатками и их достоинствами. Они, конечно, народ с рутинными взглядами и колонизаторскими привычками, однако это культурная нация, и, куда бы они ни пришли, они умеют уважать психологический уклад других наций. Но неизвестно, чего хотят русские. Может быть, ты знаешь? Сначала они выбросят отсюда немцев. Это хорошо. А что потом? Ведь не уйдут же они потом к себе? Установят здесь вместо нацистской азиатскую бюрократию… Тогда евреи не только вернутся на старые места, но и займут руководящие позиции, и это будет равносильно национальной катастрофе.

— Я почему-то не боюсь русских, — заметила Пинтерне, повязывая голову платком, чтобы начать уборку квартиры. — Если к нам в дом придут русские, я им просто скажу: «Вы не голодны? Не желаете у нас поужинать?» — Последние две фразы она произнесла на ломаном русском языке.

— Поздравляю тебя! — сухо произнес муж. — Ты уже научилась говорить по-русски. Вот она, женская логика: при появлении гостя приглашать его поужинать… А тебя не интересует, что будет после ужина? Мне лично, разумеется, нечего бояться. Но, когда массы приходят в движение, добра не жди. Крестьянство блюдет прадедовские традиции, у интеллигенции есть культура. А рабочие с городских окраин не имеют ни традиций, ни культуры. Это бессмысленная толпа, верхом желания которой является власть. Хуже всего будет, если они пожелают установить здесь свою диктатуру, понимаешь? Да нет, где уж тебе понять!

Элемер Пинтер в течение тридцати лет совместной супружеской жизни не переставал твердить жене, что она не понимает его. Женился он очень рано, как только вернулся после учебы из-за границы. В университете он был одним из лучших студентов. Докторскую диссертацию защитил на тему: «Влияние Великой французской революции на Венгрию». В годы войны он уже читал лекции на философском факультете, что само по себе означало не так уж мало. Пролетарская диктатура, которую Элемер Пинтер приветствовал в своих статьях и выступлениях, сделала его заведующим кафедрой, несмотря на молодость. Он организовал научную конференцию о творчестве Мартиновича, лично прочитав о нем несколько лекций, за что позднее ему и пришлось в течение долгих лет молчать и влачить жалкое существование. Его научная, карьера погибла. В течение десяти лет он жил тем, что пописывал — в газетах его маленькие статейки публиковались под чужим именем, — да переводил французские романы, да выпустил одну-единственную книжонку об истории карточных игр и их правилах. В те годы они то и дело переезжали с одной квартиры на другую, работать часто приходилось в кафе.

Элемер Пинтер буквально завалил министерство массой прошений и в конце концов не без помощи бывших коллег по университету был реабилитирован. Ему разрешили преподавать в средней школе, а в годы войны из-за нехватки учителей ему удалось стать даже директором. Однако десять голодных лет оставили в его памяти неизгладимый след. Среди домашних те тяжелые времена обозначались таинственным словом «тогда»…

Элемер повел обоих сыновей к себе в кабинет и показал им листовку на немецком языке, которую нашел во дворе. Эти листовки были сброшены с советских самолетов. Там сообщалось, что командование Советской Армии 28 декабря предъявило гитлеровцам ультиматум, требуя сдачи Будапешта, однако гитлеровцы зверски убили советских парламентеров. Далее в листовке говорилось, что кольцо окружения вокруг Будапешта замкнуто и осажденным нет смысла продолжать сопротивление. Тем, кто добровольно сдастся в плен, советское командование обещало жизнь и гарантировало возвращение домой после окончания военных действий.

— Что ты по этому поводу думаешь? — спросил отец у Золтана. — Правда это?