Былина о Микуле Буяновиче - страница 33

Солнце закатилось, но небо было еще светло-розовое. Микулка, стесненный строгим взглядом старика, загляделся на закат. Там из красной тучи вылепилась кошка. Выгнув спину она держала лапами светло-желтую мышь, а выше, лицом к западу, сидел на небе кучерявый и величественный старец с длинной бородою и крючковатым носом. Кроваво-огненная борода его росла и загибалась в сторону и на плечо. Микулка загляделся и не вытерпел:

— Деданька! Гляди-ка скорее на небо!.. Старик-то из тучи сделался какой!.. А нос-от, нос-от отпадет сейчас!..

Микулка даже засмеялся.

— А-а! Што бы те стреляло! — оживился дед, — Тоже на небо глядеть умеет. Звездочет какой! Грамотный, што ли?

— Не-е, — стыдливо ответил Микулка и прибавил, — А Дуня наша грамотная… Потерялась которая.

— Кто это? Сестра што ли твоя? — сердито спросил дед, не расслышав последних слов Микулки.

Микулка помолчал, подумал что-то про себя и, не отвечая деду, продолжил:

— Ежели найдем ее дак тожно учиться буду. Я даже во сне её видаю часто, Дуню.

Дед поглядел на мальчугана, помолчал. Любопытно ему стало послушать, что тот еще скажет.

— Раз видел, будто в церкви молится и пла-ачет, плачет. Раз видел барыней… Наря-адная! А вчерася видел, будто с костыльком идет навстречу, нищенкой…

И губы у Микулки дрогнули. Мальчонка замолчал. Большие серые глаза, волосы отливали желтизной и пылью, а лицо было в белом пушке, с потрескавшейся ярко розовой кожей.

Дед оглядел его с головы до ног и заметил, что на исцарапанных и грязно-серых ногах его большие пальцы тупы и коротки.

— Тебе кто пальцы-то отрубил?

— Это они отболели… Маленький когда был, обморозил.

И воспоминание перенесло его в родную деревню, к бабушке. Ведь это ему бабушка перед дорогой разные догадки строила насчет встречи с Дуней. Все это теперь и снилось ему по ночам.

— А потом еще видел: будто я большой стал, — продолжал Микулка, пряча слезы и чувствуя к чужому деду ласку и доверие, — Будто еду на коне по городам по всем, ищу ее и вижу дом матерый, выше церкви, а крыша серебряная и на солнышке блестит… Окошки разукрашенные и будто перед каждым — крылечко, а на каждом крылечке солдат на часах со штыком стоит. Много солдат! А Дунюшка-то будто бы сидит у самого верхнего окошка и плачет. Будто бы солдаты на волю не пускают ее. И будто сидит она три голода голодом!

Он помолчал и возбужденно с мальчишеским молодечеством прибавил:

— Тожно будто я как разогнал коня, скакнул…

— Ну? — дед даже подался всем корпусом к Микулке.

Но Микулка сконфузился и грустно закончил:

— И… тожно я… проснулся.

Дед даже хлопнул себя по бокам руками.

— Ах, ядрено-зелено! Проснулся?

Старик только теперь понял слова Микулки о потерявшейся сестре и все же недоверчиво спросил:

— Да как же это могла девка потеряться? Цыгане, што ли, украли?

Но из рощи вдруг донеслись громкие мужицкие слова:

— Илья! Илюха! Да это ты тут, што ли?

Песня в роще порвалась и в другом конце рощи отозвалось эхо:

— …оли!..

Микулка вскочил с места и поглядел на косогор. Дед глянул туда же и спросил:

— Это тятька твой кричит? Тебя, знать, кличет.

— Не-е… Меня зовут Микулкой, — с придыханием прошептал мальчуган и быстро побежал на косогор, на голоса.

Дед проводил его глазами и наклонился к закипевшему котелку с картошкой.

— Косолапый сорванец… Дотошный! — проворчал старик, чуть дрогнувши огромной густой бровью от набежавшей на лицо его усмешливой ласки к чужому незнакомому парнишке.

Из рощи скоро послышались громкие и радостные голоса.

Старик насторожился и вскоре увидел бежавшего назад и озиравшегося парнишку, точно там в роще отца его облапил медведь. Потом Микулка как бы осмелел и снова бросился в рощу. Голос его вплелся в общий громкий говор мужиков, и тройная общая разноголосица отозвалась в лесу, на другом склоне оврага.

— Чего они там обзарились? — проворчал старик, и в самом деле подумал, что может быть мужики поймали подраненного волка.

Но вот все трое вышли из лесной чащи и кубарем покатились с косогора к деду.

— Вот, ведь, слышь — случай какой! — радостно прокричал Петрован деду.

— Микулка! Вот вырос-то, ядрена мышь! — говорил ямщик, идя рядом с Микулкой.