Былина о Микуле Буяновиче - страница 69
— Не пойду я… Это наваждение…
— Эх ты, заяц! Наваждение. Я сама пойду.
В горницу вошел Вавила и спросил её:
— Кто там верещит? Куда ты?
— Да по голосу-то будто Петровна, — робко ответила Лимпея.
Раздался стук в окно.
— Вавила Селиверстыч! Впусти-и! Это я, Петровна. Цыц, вы!
— Ну, она это. Петровна! — бросаясь к выходу, заторопилась Лимпея. — Надо впустить. Ишь собаки-то как рвут ее.
— Кого впустить? — свирепо закричал Вавила. — Какая такая Петровна? Ты сбесилась — запускать в экую пору. Да откуда она тут возьмется ночью. За двадцать верст от деревни. Нет, это што-то не ладно. Корнил! Ну-ка дай скорее мне ружье.
Между тем, стук в окно усилился.
— Вавила Селиверстыч! Впусти, — из-за твоей души страдаю. Упредить тебя пришла я… Закоченела я… Впустите!..
— Чего такое? — отозвался через ставни хозяин. — Што-то я тебя не уразумею…
— Циц, проклятые! — кричала под окном просвирня. — Собак-то хоть уймите. Ну, Господом клянусь, што я, Петровна. Просвирня сельская.
— Просвирня? — протянул Вавила. — Быть того не может. Ступай с Христом, откудова пришла.
— Да Бога ты побойся! Из-за тебя, моль, страдаю. Тебя упредить от беды хочу-у…
— От беды?.. От какой такой беды?.. Ты, может, сама беду-то привела!.. Сказывай прямо: кто с тобой есть?..
— Да одна я, одинешенька. Ну, Бог с тобой! На себя пеняй, коли ты добра не желаешь…
— Впусти, батюшка! — взмолилась Лимпея. — Это ни какая-нибудь… Это правильная старушка.
— Правильная? Служка-то батьки никонианского, правильная? А-а? Откуда у тебя с ней знакомство повелось? Погоди, сейчас я выйду.
Он взял от Корнила ружье и направился к дверям.
Корнил съежился от страха, широко раскрыл глаза.
— Батенька! Ты не стреляй… Не стреляй… Может человек и впрямь добра нам желает.
— Добра?.. От никонианского попа?.. Э-эх, ты-ы, святой…
Вавила вышел в сени. Лимпея бросилась за ним, но остановилась у порога, прислушиваясь. Корнил подбежал к окну и закричал:
— Тетенька Петровна! Поберегись — тятенька-то стрелять будет.
— Ну, люди, тоже христиане называются! — кричала, отбиваясь от собак, Петровна, пока возле ворот раздался зычный голос Вавилы:
— Ну-ка… Выходи из-за угла-то…
В горнице Лимпея и Корнил затихли, ожидая выстрела.
— А на дворе метелица поднялась какая, — прошептала, наконец, Лимпея.
— Впускает… — радостно сообщил Корнил. — Не стрелил.
Вавила открыл дверь, впуская под угрозой ружья просвирню.
— Ну-ка иди, — говорил он, — Покажись-ка, объяснися.
Августа Петровна была с палкой в руках, закутанная, вся в снегу и мокрая, дрожащая, с разорванной юбкой.
— Ну, и люди… Што же вы за люди? — укоряюще стонала она, отряхиваясь и обивая снег с обуток. Прижавшись к печке, грела к руке и дрожала. — Я ведь думала, што ты и впрямь Бога имеешь… В скиту живешь… Христианином называешься.
— А вот я тоже погляжу, што у те на уме, — звучал неумолимо голос старовера, — А может, ты ночью к нам каких головорезов хочешь впустить. Мы, мать, в лесу живем и ночных гостей впускаем пулей. Это уж у нас издавна заведено. Тут обижаться неча. Давай-ка грейся да расскажи мне — перво-наперво: где ты с молодухой подружилась?.. Што у вас за потайное дело меж собой? — он повернул суровое лицо к Лимпее, — Али в церкву тебя поманило? А?
В испуге и негодовании Лимпея тихо ответила:
— Да никаких у нас, батюшка, потаенных делов с ней нету… И в церкву не ходила я…
— Ну, неча огрызаться!.. Ишь, как отвечаешь…
Умолкнув, молодая женщина потупилась.
А просвирня, сбросив мокрую одежду и дрожа, влезла на печку.
— Ну, Вавила Спиридоныч, я напрямки тебе скажу, што ты, видать, сам из разбойников, коли всех разбойниками почитаешь.
Вавила даже оторопел.
— Вот это ладно: ко мне на печку лезешь, да меня же и срамишь.
Но просвирня уже кричала на него с печи:
— И срамить буду! Еще не так тебя срамить-то… Знаю я тебя довольно… Слухи о тебе идут хорошие…
— Какие такие слухи? — уперся взглядом на Лимпею Вавила. — Кто пускал их слухи? Ты пускала слухи? Про што такие слухи, говори?
— Ты у меня спрашивай, а не у молодухи! — кричала Августа Петровна. — Молодуху ты не трогай… Богомольник! Скитник! Ревнитель благочестия! Ну-ка, погляди на меня прямо. Ишь ты, рожу воротишь… Стыдно! Знать еще не всю душу-то дьяволу отдал…