Человек, который похитил королеву и распустил парламент - страница 22

«Счастливый и славный…» — во весь голос поет национальный гимн оппозиция, выражая тем самым свое неповиновение. Это, видимо, производит впечатление…

Я так и думал: сидящие на правительственных скамьях тоже встают. У них нет другого выбора. Замешательство очевидно, но в такой момент вряд ли можно показывать отсутствие патриотического усердия… Мистер Ригли поднимается со своего места одним из первых и поет с воодушевлением. В глазах у него стоят слезы. Чувствуется, что все эти действия являются результатом нерешительности…

Никто не знает, чем все это кончится. Шесть членов палаты из лейбористов не встали, по-прежнему сидят на своих местах. О таком поведении им наверняка когда-нибудь напомнят.

Капитан между тем сидит в кресле спикера. Внешне он абсолютно спокоен и удивительно величествен. Все стараются не смотреть на него, но почти никому это не удается: каждого интересует, какова же его реакция? Пока все верноподданно мычат гимн, он остается неподвижным»…

«Говорит отдел внутреннего вещания Би-Би-Си. Через пять минут, то есть ровно в четыре тридцать, по всем радиостанциям и каналам телевидения, включая станции международного вещания, будет передано важное сообщение. Просим не выключать ваших приемников… А пока прослушайте увертюру к опере Чайковского… в исполнении…»

Нотки волнения в голосе диктора, если учесть положение, в котором он находился, вполне понятны. Со своего места у микрофона диктору была хорошо видна фигура в форме цвета хаки, восседавшая на углу стола. Мартину Бакли никогда еще не приходилось читать последние известия или какое-нибудь объявление, не сводя одного глаза с наведенного на него зловещего дула пистолета. Пистолет действовал на него значительно сильнее, чем красная секундная стрелка больших часов, неумолимо отсчитывавшая секунды, оставшиеся до четырех тридцати… Не является ли этот разделяющий их плексиглас не только звуко-, но и пуленепроницаемым?

В радиовещательном центре лейтенант Слингсби и его группа не встретили почти никакого противодействия. Автобус с военными въехал на территорию Портлендского центра за несколько секунд до четырех. Пассажиры не проявили никаких признаков поспешности или беспокойства, когда выходили из автобуса, и лениво рассматривали лондонскую панораму до того момента, пока от объекта номер один не поступил лаконичный радиосигнал: «Выполняйте». С этого момента в их действиях появилась напряженность. Автобус с шестью пассажирами направился во двор объекта номер три, а, основная группа приблизилась к главному входу. Франке, дежурный швейцар у входа, посмотрел на эту компанию далеко не одобрительным взглядом. Все они, по его мнению, имели очень неряшливый вид: нечищеные ботинки, странные для солдат прически… «Что же это происходит, с нашей армией?» — подумал он. Промелькнула и другая мысль: «Для чего они приехали сюда, да еще с какими-то приборами?.. Совсем не похожи на тех, которые приезжают для участия в радиопередачах по расписанию…» Швейцар отдал честь молодому лейтенанту, но лицо его выражало при этом явную озабоченность и недоумение.

— Добрый день, сэр. А я и не знал, что сегодня должна быть репетиция.

— Ее и не. будет, — резко заметил лейтенант. Швейцар — бывший сержант королевской армии — так и думал, и поэтому лицо его выразило еще большее недоумение. Пистолет в руках лейтенанта явился для него полной неожиданностью. Остальные члены группы раскрывали ящики и сумки с приборами…

Бейнард стоял спиной к группе охраняемых им персон, которые были почти вне его поля зрения — сидели за колоннами алькова в Эркерном зале. Со своего места, намного левее алькова, он мог наблюдать за улицей через огромное окно с малиновыми шторами и одновременно, пользуясь отображением зеркального стекла, следить за охраняемыми. Согласно данным ему указаниям он должен был предоставить королевской семье возможность уединиться в той мере, в какой это будет совместимо с необходимостью обеспечить ее безопасность. Поэтому-то он и выбрал такую позицию, которая позволяла ему вести непрерывное наблюдение. Он слишком хорошо понимал положение, чтобы допустить какие-либо осложнения или проявление мелочных эмоций. Соблюдение приличий не имело значения. Зал же явился местом вынужденного содержания под стражей. Ледяное молчание еще сильнее подчеркивало его великолепие. Да и говорить сторонам фактически было: не о чем. Он, Бейнард, конечно, ответит, если к нему обратятся с вопросом. Пока же они, насколько это было в их силах, молча переживали происходящее… Вот он слышит позади себя приглушенный голос ребенка: «Кто он, мама?» Ответ королевы разобрать невозможно: она говорит шепотом…