Человек, помоги себе - страница 39
— И главное, оба они угадали, — сказала Лариса. — Я ведь и в самом деле — не была в кукольном театре. По телеку, конечно, видела, а так… В нашем-то городе его нет, а отдыхали мы с мамулей, давно еще — я тогда во второй класс перешла — у моря. Висели там афиши — «Красная шапочка». Я запросилась: «Сходим», а она — ни в какую! Отвлекла чем-то, еще куда-то повела, лишь бы не в кукольный. Просто ненавидит она кукол. Пока я маленькая была, вроде еще терпела, а как мне в школу — сгребла их все да на помойку, честное слово.
Разговор с инспектором Лепко всколыхнул в Ларисе тревожные воспоминания. Но внезапно она рассмеялась, тряхнув белыми, падающими до плеч локонами.
— Так всю жизнь мамуля из меня отцовский дух и вышибает! Только я, наверное, и вправду в него, а не в нее. Вот ты, например, в кого из родителей?
«Ни в отца я, ни в мать» — вспомнилась мне строчка из Курочкина. Но то была шутка. А если всерьез?
— Все мы в кого-то! — убежденно объявила Лариса. — Вот и он сказал, слышала: дети повторяют своих родителей.
— Он сказал: разве дети не продолжают своих родителей?
— Это все равно.
— Нет, — возразила я. — Продолжать — не значит повторять. И потом далеко не все походят на своих родителей. Возьми Розку-Сороку — отец и мать у нее солидные, а она?
— Это внешне. А видела, как ее степенная мамаша с утра до вечера перемывает косточки знакомым? Как начнет с первой квартиры в своем подъезде, так и шпарит без остановки до девятого этажа. И ты вот спрашивала у меня: зачем я живу? А спросила бы сначала, зачем моя мамуля живет? Отец-то какой-никакой интерес имел. А она? Только выгоду во всем ищет. «Деточку» своего и того ради выгоды заимела.
— Ну почему так думаешь? Может, у них любовь?
— Любовь? Три ха-ха, как говорит Дина. «Мне, Ларочка, с ним легче о тебе заботиться». «Для тебя, доченька, стараюсь». Для меня! А сто работ для меня меняла? Все легче-полегче ищет. Да и сейчас… Эх, что там! — Лариса замолчала, не желая больше распространяться, хотя ей, конечно, было еще о чем сказать про свою мамулю. — Все одно теперь — прикатит, а меня не будет.
Она опять возвращалась к мысли — уйти из дома. Недовольство матерью было у нее стойкое. Только когда-то она жаловалась на мать и «Деточку» за то, что они преследуют ее — туда не ходи, с тем не дружи, а теперь высмеивала мамулю вообще за ее поведение, за стремление жить «легче-полегче», с выгодой.
Я на миг вообразила: а вдруг такое случилось бы со мной? Мы расстаемся с мамой. Она уходит от меня, как вчера, в ветреную ночь, или, как сегодня, хлопнув дверью, обиженная, перестрадавшая в мучительной бессоннице, уходит навсегда. Сердце сразу покатилось в холодную пустоту. Я мысленно кинулась за ней, чтобы остановить, обнять, вернуть. И за все попросить прощения.
Как же выдерживает Лариса? Неужели ей не жалко? Она шла рядом, хмурая, замкнутая, и вдруг снова заговорила, уже с каким-то ожесточением:
— Все от них, от родителей! Думаешь, Динка — почему такая? Отец беспутный. А Гвоздилов? Отчим злой. А Сирота? Мамочка с папочкой на Севере деньгу зашибают, а его деду с бабкой подсунули да и откупаются, задабривают, цветики-лютики в его ладошки без счета сыплют. Он на всех и поплевывает.
— Здорово ты их изучила, — заметила я. — Что же про меня-то скажешь? В кого я все-таки?
— Тебе в любого из своих не страшно.
— Ну, а? — Я помедлила и все же спросила: — А Бурков?
Лариса рассмеялась.
— Этот тоже в любого родителя. Типичный куркуль.
— Он? А разве они….
— Имела счастьице созерцать. Были как-то у Сироты, завлек он к себе, магнитофон обкатывать. А Бурковы-то рядом — соседи, забор в забор. Ну, мы и к нему вкатились. Дом, скажу тебе, дворец из белого кирпича, внутри — полировка, хрусталь, ковры, и везде замки-замочки. На каждой двери. Друг от дружки все прячут.
— Так это они. А он?
— И он такой же. Не видишь, что ли? Ладно, пошла я. — Она свернула за угол.
Не отпускать бы ее, не разлучаться. Недоброе предчувствие охватило меня. Но и вместе идти я уже не могла — опять на весь день пропала из дома. И я лишь крикнула ей вдогонку:
— Ко мне немедленно, слышишь, как ключ отдашь, ко мне!