Человек, помоги себе - страница 40
Она кивнула.
А я пошла своей дорогой, думая, как странно Лариса рассуждала: хорошие родители — хорошие дети, плохие — плохие. Что-то мешало мне полностью соглашаться с ней, хотя я и сама вижу: мы зависим от взрослых и многое впитываем от своих родителей. Вот и Зинуха-толстуха — вылитая мать комплекцией и характером. А Гена Землюков — без всяких оговорок — в отца: серьезный отец, мастер по автоматическим линиям, и сын — «технарик». Да и Марат со своими гладиолусами — разве не в отца-цветовода? А у Шумейко мать контролер в театре. Не поэтому ли Илья с детства мечтает о сцене?
С Викой туманно — ее мамочка аптекарша, любит порядок и не любит спешить, а Вика, хотя и склонна к точным наукам, вся порыв и движение, разболтанная. Может, это у нее от отца? Его характер я знала плохо.
Да и многих родителей не знаю. Но как ни крути, мы еще не вполне самостоятельные, даже когда нам по шестнадцать и на руках паспорт. Мы лишь выбираем путь, по которому пойдем, а взрослые давно его выбрали и давно идут. А куда идут? Разве не правильно все-таки сказала Лариса: прежде чем спрашивать, зачем живем мы, нужно посмотреть на тех, кто влияет на нас, с кого берем пример?
А с кого брать пример ей, Ларисе Нечаевой? С мамули, которая рыщет по жизни в поисках выгоды? Или с отца, которого она не помнит?
— Мама, как по-твоему? Я в тебя или в папу?
— Недавно ты утверждала, что ни в меня, ни в папу.
— Это утверждал Курочкин. А я хочу знать всерьез.
— Кто же из нас тебя больше устраивает?
— Вот это я и желаю выяснить. Скажи, ты зачем живешь?
Она готовила в кухне обед. Раскрасневшаяся, в фартуке, стояла у газовой плиты и повернулась ко мне с расширенными глазами:
— Что?
Объяснение по поводу моего ночного пребывания у Ларисы между нами состоялось. Как я и представляла себе, — едва примчавшись домой, расцеловала маму и про все ей рассказала. Папа был тут же — он пришел из училища много раньше, чтобы «побыстрее обмозговать» со мной важный вопрос. И тоже подробно расспрашивал обо всем — и о Ларисе, и о Леониде Петровиче. Оба моих родителя как должное приняли сообщение о том, что Лариса придет к нам ночевать, а может быть, даже и поживет у нас все эти дни, пока не вернется из поездки Валентина Константиновна.
— Да, да, — сказала мама. — Конечно.
Она успокоилась, перестала на меня сердиться.
Тут я и подступила к ней с удивившим ее вопросом. Она ответила небрежно:
— Для того, голубушка, живу, чтобы тебя воспитывать.
Но меня это не удовлетворило.
— А зачем меня воспитывать?
— Чтобы выросла умная и не задавала глупых вопросов.
— А зачем?
— Ты что? Издеваешься?
Из комнаты донесся папин голос:
— Погоди. У нее это, кажется, неспроста.
— Вот именно, — сказала я. — Разве можно жить только для того, чтобы думать: как воспитывать детей?
Мама обиделась:
— Между прочим, это не так уж мало, если воспитывать по-настоящему. Но я думаю не только об этом. Как тебе известно, я еще и работаю.
— А зачем?
— Что опять — зачем?
— Деньги получать? — подсказала я ей возможный вариант ответа.
— Людей лечить! — в тон мне ответила мама.
— Значит, для людей?
До папы «дошло». Остановившись в дверях кухни, он сказал:
— Дочь имеет в виду общественную ценность человека.
— Но это же само собой разумеется, — пожала плечами мама. — Человек живет для общества. Это истина — как дважды два.
— Истина, да не совсем, — возразила я. — Есть и такие — об обществе нисколько не думают. И даже вредят.
— Ясно, — опять догадался папа. — Дочь хочет, чтобы все были сознательными. Но для этого мы и строим…
— А пока не построили? — перебила я его.
— А пока, как тебе известно, — мама начала объяснять, размахивая кухонным ножом, — несознательных тоже воспитывают. Мерами общественного воздействия. Каждый честный труженик должен понимать…
— Понимать должен, обязан! — перебила я и ее. — А если человек хочет жить для своего удовольствия?
— Странное противопоставление! — воскликнула мама. — Как будто для людей — это одно, а для себя — другое? Для чьего же, изволь ответить, удовольствия я живу? Для твоего, что ли? Или, может, для соседа? Нет уж! Не отнимай и у меня собственной радости. Приносить пользу людям — разве не радость?