Четверо легендарных - страница 16

Вот и в этом отряде нашлись сторонники старых порядков: «Кому хочу — тому и подчиняюсь, на то мы и партизаны». Невзлюбили они командира — уж больно требовательный! — и начали настраивать против него остальных партизан и молодых необстрелянных бойцов. Надеялись, что «всем миром» удастся Сместить командира и поставить во главе отряда «своего человека».

Спор разгорался. И за шумом, выкриками, улюлюканьем и свистом никто не услыхал, как за деревьями, на том берегу речушки, затарахтел, а потом затих мотор. Никто не обратил внимания на военного, который вышел из рощи, посмотрел на деревню, на толпу партизан и зашагал через речку по мелководью. Не заметил никто, как военный появился у изгороди и остановился, прислушиваясь к голосам спорящих.

Особенно распалился парень с вихрастым чубом, выпущенным из-под сбитой набекрень фуражки. Он был главным противником но э ведений. Он и метил в командиры отряда. Ничем его не смутишь — на все готов ответ.

Враг того и гляди двинется? Справимся. Приказ из штаба пришел? Знаем мы этих писак, они там сидят да бумажки пишут, а мы расхлебывай! И главный довод:

— Раньше неплохо воевали. И теперь справимся! А насчет дисциплины — так не для того мы свободу завоевали, чтоб опять кому-то подчиняться.

Военный подошел к спорщикам:

— А я думаю, с такими порядками вы теперь много не навоюете.

Чубатый уже приготовился было дать отпор нежданному противнику, но остановился на полуслове. И, оглядев его с ног до головы, спросил:

— А ты кто такой будешь?

— Блюхер.

Чубатый сразу сник и, пробормотав что-то, исчез за спинами бойцов. А к Блюхеру со всех сторон сразу потянулись партизаны: как же, сам главнокомандующий прибыл. Ведь большинству никогда не приходилось с ним встречаться. Со всех сторон сыпались вопросы. И о том, что там беляки задумали, и о том, когда, наконец, разделаемся с ними.

Главком отвечал спокойно, обстоятельно. Особенно о партизанских отрядах. Какими они должны стать? Такими, чтобы можно было на них положиться. Пример есть с кого брать. Ну, хотя бы отряды Федора Петрова-Тетерина, Ивана Шевчука. Кто их не знает! Вот на них и надо равняться.

— Ну, а если я несогласный? — ухмыляясь, спросил снова появившийся чубатый. Он чувствовал, что авторитет его падает, но сдаваться не хотел. — Ну вот, к примеру, я несогласный. Тогда что?

— Несогласных не будет.

— Откуда это известно? Не всякого коня объездишь.

— Да уж как-нибудь.

— А ну попробуй!

Чубатый юркнул в толпу и через минуту появился снова, ведя на поводу коня.

— Покажи свою удаль, главком, если еще не раздумал!

По ядовитой ухмылке парня Блюхер понял: здесь что-то кроется. Но это не смутило его.

Через мгновенье главком уже был в седле. Конь взмыл свечой, стараясь сбросить седока. Это ему не удалось, и тогда он вихрем понесся по проселку. Все произошло так быстро, что многие сразу даже не сообразили, в чем дело, и только теперь поняли — Блюхеру подсунули коня, славившегося своим диким, необузданным нравом. Еще ни одному, даже самому опытному, наезднику не удавалось удержаться на нем. Так конь и остался «ничейным». И то, что главком не оказался на земле в первое же мгновение, уже было поразительно.

Конь вихрем пронесся по дороге и скрылся за перелеском. Только яростный цокот копыт раздавался вдали.

Не по душе многим пришлась эта недобрая шутка. Даже те, кто еще недавно поддакивал чубатому, теперь хмуро молчали. А кое-кто уже предлагал скакать на выручку командующему.

Вдали снова послышался цокот копыт.

Теперь уже никто не сомневался, что «ничейный» конь сбросил седока и, почувствовав свободу, скачет куда ему вздумается. Группа партизан бросилась наперерез. Но не успели они пробежать и полпути, как конь показался из-за деревьев. С коня клочьями падала пена, ноздри раздувались, глаза налились кровью. Но Блюхер по-прежнему крепко сидел в седле.

Промчавшись еще раз по проселку, сделав последнюю попытку сбросить седока, конь окончательно покорился его воле. Сопровождаемый восторженными возгласами, всадник взлетел на холм…

Соскочив с коня, Блюхер вытер взмокший лоб, оглядел притихших партизан и, переведя дыхание, заговорил так, словно не было сейчас этой бешеной скачки и ничто не прерывало беседу: