Четверо легендарных - страница 17
— Командир у вас крепкий. Поступает правильно. Если нашли какие недостатки — так скажите прямо, не за глаза. А дисциплина необходима. Без нее не будет победы.
Он посмотрел на чубатого, тотчас нырнувшего за спины соседей, и зашагал по тропинке к речке. Посередине брода остановился, зачерпнул горстью воду, плеснул в разгоряченное лицо и двинулся дальше.
Подойдя к машине, главком коротко сказал шоферу:
— Достань-ка аптечку!
Потом сбросил фуражку. Расстегнул ремень. Стащил гимнастерку. Плечо и грудь перехватывали бинты с бурым расплывшимся пятном крови.
— Сползла вроде?
— Что же вы так неосторожно, Василий Константинович! — всполошился шофер.
— Да уж так вышло. Надо было, — ответил Блюхер.
ПАРАД
Весть о прибытии главкома мигом разлетелась по беспроволочному солдатскому телеграфу от полка к полку, от роты к роте. Если Блюхер прибыл — значит, близок день, которого ждали с таким нетерпением.
Когда месяц назад здесь, на станции Ин, молчановцам был нанесен первый сокрушительный удар, многие считали, что надо немедленно двигаться дальше. Но главком был против этого. Скоропалительность успеха принести не могла, В руках белых оставалась обширная территория, враг располагал еще немалыми силами. Надо было выиграть время, подготовиться к наступлению.
У Народно-революционной армии не хватало боеприпасов и продовольствия, с обмундированием — совсем плохо. А зима выдалась лютая, морозы достигали 45 градусов.
Но больше медлить нельзя, Разгромить врага надо именно сейчас, зимой, пока не вскрылись реки, пока равнина вокруг станции Волочаевка не превратилась в непроходимое болото.
Волочаевка… Несколько тысяч солдат под командованием опытных офицеров… Изрытая блиндажами и окопами сопка, с которой просматриваются и простреливаются все подступы к укреплениям…
Нелегко будет ими овладеть, наступать придется в тяжелейших условиях — это понимали все. И конечно, никого не удивляло, что главком целые дни проводил в частях, чтобы за оставшееся время сделать то, что особенно необходимо.
Но когда сегодня, вернувшись вечером в штаб, Блюхер заговорил о параде, это было настолько неожиданным, что какое-то время никто не нашелся что сказать.
— То есть как парад? — наконец спросил командующий фронтом Серышев. — Зачем?
Главком сбросил полушубок, мохнатую шапку-ушанку и, устало улыбнувшись, сказал:
— Мне кажется, он во многом восполнит пробелы в подготовке армии.
Комиссар фронта Постышев отложил свои записи и задумчиво посмотрел на главнокомандующего. И вдруг, резко встав, заходил по комнате. Потом остановился перед Блюхером, и главком увидел, что синие бездонные глаза комиссара смеются — он понял.
Командиры сводных бригад Томин и Покус переглянулись, посмотрели на все еще озадаченного Серышева — уж не подшучивают ли над ними главком с комиссаром? Но вроде бы сейчас не до шуток.
— Может быть, лучше все-таки использовать время на что-нибудь другое, более важное? — спросил Серышев.
— Нет, не лучше, — спокойно ответил главком и подсел к столу.
— Так вот, товарищи…
Пройдет всего несколько дней, и народноармейцы, сметая белых, подойдут к главной твердыне врага — неподалеку от станции Волочаевка. Измученные боями, едва не падающие от усталости, питавшиеся лишь мерзлым хлебом и соленой рыбой, утолявшие жажду снегом, пойдут бойцы на штурм вражеских укреплений. Позади уже шесть тяжелых дней и шесть бессонных ночей. Впереди еще три дня кровопролитных сражений.
Ливневый огонь обрушится на цепи бойцов. Мороз будет жечь лицо, примораживать руки к винтовкам. Но шаг за шагом станут продвигаться бойцы к возвышающейся вдали сопке Июнь-Карань, бастиону белогвардейцев. Ни блиндажи, ни волчьи ямы, ни паутина колючей проволоки, ни стены из мешков с землей, заваленных снегом и политых водой, — ничто не остановит красных бойцов. Они будут рвать проволоку прикладами, рушить колья штыками.
Ночь проведут бойцы под открытым небом, греясь по очереди у костров, отогревая окоченевшие ноги в мешках, набитых соломой. А утром, то зарываясь в снег, то вставая во весь рост, снова будут шаг за шагом продвигаться к вражеским укреплениям, которые все военные специалисты считали неприступными…