Четверо легендарных - страница 32

— Держите коней наготове! — распорядился Вострецов и вошел в штаб. Офицер, дремавший у керосиновой лампы, вскочил, растерянно глядя на наведенный на него маузер.

— Кто вы?

— Документы! Штабные документы!

Офицер начал совать в руки Вострецова какие-то листки, валявшиеся на столе.

— Ключи!

Распахнуты дверцы шкафа. Выдвинуты ящики стола. Вострецов спокойно, не спеша, словно у себя дома, начал по-хозяйски перебирать содержимое ящиков, пока не увидел кожаную тисненую папку. Она была полна бумаг: приказы, распоряжения, донесения.

— Пленного забрать с собой! — распорядился Вострецов и вышел из штабной избы.

Кони вихрем пронеслись по улице, и только тогда село проснулось: захлопали двери, замелькали фигуры, послышались слова команды. Но отряд уже был далеко. Кстати пришлись и запасные кони, о которых позаботился предусмотрительный командир. Ночь на исходе, надо использовать темноту, чтобы выбраться из расположения врага. По заснеженным проселкам, поднимая снежную пыль, вихрем мчались кавалеристы.

Утро еще только-только начиналось, когда папка с секретными документами уже была в штабе бригады. А затем ее послали в штаб 5-й армии. Дерзкая разведка оправдала себя. В руках советского командования оказались ценнейшие документы. Они раскрывали планы Колчака, объявившего себя «верховным правителем» России.

Найти начальника станции оказалось нелегким делом. А когда, наконец, обнаружили его где-то на путях, у неисправной стрелки — вести были неутешительны:

— Поездов нет. Может, дня через три подвернется какой-нибудь.

Вострецов только рукой махнул; тут и часа ждать трудно, не то что три дня, время в обрез.

— Сегодня только резервный паровоз в том направлении пойдет…

Начальник станции еще не договорил, а Вострецов уже заспешил к резервному паровозу: стоит под парами, вот-вот отправится. Машинист долго не соглашался взять нежданного пассажира. Но, узнав, куда и зачем он направляется, сдался.

В первой половине апреля Петроградский полк остановился в районе станции Нурлат. Наступление колчаковцев было приостановлено. После отчаянных схваток наступило затишье, Эту передышку надо было использовать с толком — подготовиться к новым боям. Тысячи неотложных забот свалились на Вострецова. Никакой мелочи не упускал его по-хозяйски зоркий глаз. Не раз сам надевал фартук кузнеца, чтобы показать, как ремонтировать оружие, как подковать лошадь. Спокойный, неторопливый, он успевал всюду и все деловито доводил до конца. Вострецов знал: все эти «мелочи» станут поддержкой и опорой бойцам.

Заботу о красноармейцах Вострецов ставил превыше всего и не изменял этому правилу ни при каких условиях.

Красноармейцы только что вышли из боя. А впереди снова бой. Но сначала переход, да не близкий. Не беда: и в походе можно отдохнуть. И командир отдает приказ: в обязательном порядке спать по очереди на обозных повозках. Сменяя друг друга, бойцы отдыхают. Приказ касается всех. Кроме самого Вострецова.

— Мне не положено, — посмеивается он. И хоть томительная усталость охватывает тело, всю дорогу не покидает седла.

Красноармейцы души в нем не чаяли и между собой ласково называли Трубкой.

Это прозвище Вострецов получил потому, что не выпускал изо рта старой прокуренной трубки. Впервые так «окрестили» его еще в ту пору, когда Степан был всего-навсего помощником командира роты, сохранилось прозвище и теперь, когда он стал командиром Петроградского полка.

Это случилось после кровопролитного ночного боя возле деревни Кильды.

На рассвете за Вострецовым прискакал связной.

— Срочно в штаб!

Командир полка, Роман Сокк, лежал на скамье. Лицо его было бледно, на плече белела повязка.

— Вот выбыл из строя, Степан Сергеевич. Думаю — ненадолго. А пока принимай полк. Ты знаешь людей, и они тебе доверяют.

Боевой опыт у Вострецова не малый. Всего пришлось хлебнуть: несколько раз был ранен, несколько раз попадал в такие передряги, что казалось: уже не выбраться. Да и природной сметки не занимать стать: любое дело ладится, из любого положения найдет выход.

Так было всегда, и бойцам стало казаться, что иначе и быть не может.