«Чур, морская змеюка!» - страница 11

Гарри наклонился и провел рукой по стопке рубашек, словно хотел убедить их, что им тут будет спокойно и хорошо.

— Тебе, пожалуй, лучше занять полки этого шкафа. Не надо будет наклоняться. Знаешь, поделим шкаф пополам. Вообще-то на американских пароходах каюты куда удобнее, но и здесь можно приспособиться.

— Да, да, да! — пропела Исабель, выпустила из своих объятий Гарри и закружилась в танце.

— А теперь туалетные принадлежности, — пробормотал Гарри, направляясь в ванную. Исабель последовала за ним на цыпочках, опустив скрещенные руки. Она играла на ходу с тенью, которая ложилась на пол от ее стройного белокурого мужа, а он, не видя этой игры, расстегивал рубашку и озабоченно посматривал на решетку, откуда поступал кондиционированный воздух.

— Ты можешь поставить свои вещи в эту аптечку, — предложил Гарри, — а я расположусь на этом столике перед ванной. Но крайней мере твои флакончики будут в полной безопасности. — Он открыл аптечку и одобрительно кивнул головой.

Исабель просунула руку под расстегнутую рубашку Гарри, погладила его грудь, добралась до влажной подмышки, легко царапнула пальцами его спину, прижалась к нему плечом, и они оба увидели себя в зеркале.

— Я ведь не знала, не знала, не знала, — протянула Исабель, туманя зеркало своим дыханьем. — Я думала, что девчонки просто врут. Мне было стыдно их слушать. Они надо мной смеялись, потому что я всегда краснела. Потом они умолкали, как только видели меня. Закроют рот ладошкой и молчат. Я иногда смотрю на свои детские фотографии, а потом на себя в зеркало, и мне кажется, что со мной что-то произошло, что я стала другой, разве волосы блестят по-прежнему и глаза такие же большие, ну, еще кожа… А вот губы как-то сузились и нос стал тоньше… ну, вроде бы я ушла куда-то от самой себя и забыла про это. Или просто не знала. Гарри, ты меня понимаешь?

— Моя дорогая Исабель!

Новобрачная подняла глаза к зеркалу и увидела, что она и Гарри смотрят на Гарри. Исабель провела растопыренной ладошкой по щекам мужа.

— Ты должен побриться к ужину. А вообще-то тебе, наверно, пошла бы борода. Должно быть, она у тебя такая светлая…

— Ошибаешься! Как правило, она у меня рыжая. — Гарри вытянул подбородок.

— У тебя было много женщин? — Исабель рисовала на его обнаженной груди воображаемые волны.

— Соответствующая доза, — улыбнулся молодой супруг.

— А меня раньше никто не любил, никто…

Исабель поцеловала грудь Гарри, поросшую завитками светлых волос. И он вдруг резко оттолкнул ее от себя.

— Хватит, Исабель. Хватит этого самоуничижения. Мне делается не по себе, когда люди ни с того ни с сего начинают плакаться.

Гарри вышел из ванны. Исабель впервые посмотрела на себя в зеркало и, сняв очки, коснулась своих губ.

— Надо будет заняться твоим воспитанием, — властно сказал мистер Гаррисон Битл, расхаживая по каюте. — Мне и раньше было известно, что тропический климат разрушает личность. Ведь не зря я читал своего любимого Конрада!

— В тропиках… — повторила Исабель, боясь взглянуть на себя в зеркало. — Ведь Мехико стоит так высоко, что… Гаррисон, ты уже второй раз рассердился на меня, а мы только вчера поженились…

В ответ раздался скрип выдвинутого и вновь задвинутого ящика, шорох задернутой занавески, и затем наступило долгое молчание.

Исабель ждала.

Гарри кашлянул.

— Исабель?

— Что?

— Прости, если я был немного резковат. Я ведь получил суровое воспитание, как и ты, наверно. Меня, признаться, и привлекла к тебе прежде всего твоя внутренняя чистота, твое достоинство… Но ты, по-моему, слабохарактерна. Зачем заниматься самоуничижением, если я твой муж? Супруга Гаррисона Битла должна ходить с высоко поднятой головой! Я говорю все это, потому что люблю тебя! Исабель! Моя обожаемая Исабель!

Зажав в повлажневших руках очки, Исабель выбежала из ванной, бросилась в объятия Гарри и тихо заплакала, проникаясь к нему благодарностью. И эта благодарность уняла ее слезы и слила воедино физические ласки с душевной нежностью, которая здесь, в полумраке каюты, точно так же, как в первую ночь, освобождала от греховной печати и неудержимую дрожь, и безотчетно желанную истому и несла в себе свежесть и мягкое тепло, как эти белые простыни, сдвинутые в сторону предусмотрительным Гарри. Исабель не покидало какое-то смутное ощущение, что руки Гарри касаются не только ее тела, но и ее души. Словом, это была любовь благословенная, духовный союз, голос плоти, умеренный божьей благодатью. Напрасно Исабель пыталась найти слова, чтобы выразить эту благодарность, напрасно пыталась придумать текст еще одной телеграммы тете Аделаиде, чтобы объяснить ей все, чтобы успокоить ее, убедить в том, что она, Исабель, любима той самой любовью, которая, ну… которая была, наверно, у ее родителей. Мысль об этом наполняла влюбленную Исабель сладким успокоением, окутывала ясным светом, и она чувствовала, что какая-то другая сила накатывалась на нее забытым детским сновиденьем, увлекала за собой в темные волны и в то же время дарила ей возможность шептать: «Я счастлива! Я счастлива!»