Делай то, за чем пришел - страница 45

Занятий с утра не было, и Глеб, понежившись в постели чуть дольше обычного, поднялся в девять, прибрал в квартире, умылся и поставил на плитку кофейник.

Оля, уходя на работу, на кухонном столе оставила записку, в которой говорилось, как ему, главе семьи, вести себя: где и что взять для завтрака, что купить в гастрономе, что погладить и почистить, где отыскать свежие носки и носовой платок.

Исполнив все по предписанию, Глеб решил засесть за ответ на вчерашнее письмо от Мурашкина.

Перечитывая письмо, разбирая нелепые, как бы вздрагивающие и подскакивающие буквы, Глеб не без грусти думал: время-то как бежит... Давно ли они с Мурашиком тщились изобразить на бумаге стакан с водой, давно ли спорили и ссорились в прокуренном «вигваме»?.. Да ведь вчера, вчера это было! Был «вигвам», был Мурашик, была война со строптивцем Шибановым, знакомство с Олей, схватка с чертежником Вербиным. Вчера Виноградов поставил лоботрясу Евстигнееву злополучные тройки и тем самым как бы подписал себе приговор. Вчера ушел на пенсию старик Корецкий, вчера был «ночной слалом» в Карпатах... Вчера... Вчера...

А вот уже нет ни Шибанова, ни Мурашика, ни лесникова сына Коли Денисова, все они куда-то отодвинулись, ушли, у них теперь своя, особая жизнь; и еще вопрос, написал бы Мурашик письмо, если бы не понадобилась помощь?..

Но ведь написал-таки, написал, не забыл, стало быть, «сюрреалист» несчастный. Ишь на что замахнулся! Переворот решил устроить в обрубке, ни больше ни меньше...

«Если б видели вы этот дантов ад! — писал Мурашик. — Я забрел в обрубочное отделение литейки случайно. Дорогу мне загородила громадная иссиня-сизая отливка. Из ее полости, как фантастическое пресмыкающееся, пухнущее на глазах, выползала коричневая пыль. Я остановился и посмотрел вокруг. Около черных чугунных чудищ работали обрубщики, удаляли с будущих станин ненужные части: литники, наплывы, неровности. В руках у рабочих грохотали пневматические зубила, похожие по форме на артиллерийские снаряды. Сжатый воздух, нагнетаемый по черным резиновым шлангам, клокотал в снаряде, зубило бешено лязгало и вонзалось в чугун. При этом станина дрожала, с нее отваливалась спекшаяся смесь и рассыпалась в горячую удушливую пыль. Где-то под потолком тускло плавали лампы. И грохот, грохот стоял такой, что казалось — побудь здесь час, и сцепление между клетками твоего тела исчезнет, тело начнет распадаться, разваливаться...»

Далее Мурашик писал, что, изучив вопрос досконально, убедился, что проблема обрубки крупных отливок — союзная, даже международная проблема! Но это его не испугало, и он решил: лоб расшибу, но автоматизирую процесс. «Убрать, убрать к чертовой бабушке людей отсюда! Механизмы! Пусть все делают механизмы, и только оператор пусть сидит в застекленной кабине и управляет!..»

«Надо написать ему, — думал Глеб, — так, мол, держать, старик, так держать!..» А что касается помощи, то где же ему, Глебу, еще и проблемой обрубки заниматься! Вот разве что выдастся свободная минутка...

И уже сел было за письмо, настроился на него, как вдруг зазвонил телефон.

— Слушаю, — машинально сказал Глеб, не отрывая взгляда от бумажного листа.

Завуч бубнил в трубку торопливо, и по голосу его можно было сразу догадаться: что-то стряслось. Однако Глебу так не хотелось отвлекаться от письма, так не хотелось терять грустно-вспоминательную настроенность, что он сначала ничего не понял и попросил завуча повторить. Завуч начал сердиться, и потому речь его стала короче и яснее: срочно идите в техникум, у вас в группе чепе. Вчера вечером студент из вашей группы, Лоскутов, будучи, видимо, в сильном подпитии, саданул ножом ни в чем не повинного парня, рабочего с завода. Повредил шею; парень сейчас в больнице; Лоскутов вызван к следователю, который и сообщил о случившемся в техникум.

Глеб опустил гудящую трубку на рычажки и какое-то время стоял ошеломленный. «Лоскутов... ножом, погоди, погоди... Лоскутов... широкая сонная физиономия, невыразительные, неподвижные глаза, этакий медлительный в движениях и мыслях...