Демон в пылающем венце - страница 4
С собой он привез все свои картины. Довольно хорошие, скажу я тебе. Особенно одна - "Демон в пылающем венце" - так он ее называл. Не знаю в каком состоянии сознания он пребывал, когда писал ее, но картина получилась настолько завораживающей, что я боялся на нее смотреть.
- Итак, Дерек носился с этой картиной по всему городу, стараясь куда-нибудь ее пристроить. Но ни одна галерея не решилась ее выставить. Эта картина пугала всех. Дерек все больше впадал в отчаяние. Все это время он жил здесь. И уж поверь - у меня было достаточно времени, чтобы проследить за теми изменениями, что происходили с ним. Но дни шли, а у него так ничего и не выходило. Даже я был бессилен здесь. Картина ужасала. Никто не хотел связываться с ней. И здесь с нашим другом стало происходить нечто странное. Он стал вскакивать по ночам, носился по комнатам, кричал, размахивал руками, словно с кем-то спорил. Скажу тебе по секрету - я стал бояться его. Да-да, друг мой, Дерек меня пугал.
- Однажды я обнаружил его во дворе, вооруженного кинжалом, который он позаимствовал из моей коллекции. Он был в ярости, не подпускал меня к себе и все грозился кого-то убить. Мне пришлось вызвать полицию. Его поместили в лечебницу в Крестовицах, где он через несколько дней повесился. Там же и похоронен. Так что, в его смерти есть и моя вина.
- Не вздумай себя осуждать, - я порывисто встал и положил руку на его плечо. - Мне кажется, каждый поступил бы также на твоем месте. Я не видел Дерека, но по твоим словам, он и вправду сошел с ума. А тебе я верю. Жить в одном доме с безумцем...
Я покачал головой, думая о бедном художнике.
Мы снова расселись перед огнем. Судьба Дерека не выходила у меня из головы. Что же могло случиться с ним? Дерек, от которого и слова лишнего не дождешься. Который всегда умел держать себя в руках...
Герман как будто прочитал мои мысли.
- Тебя интересует причина? Пойдем, я тебе кое-что покажу.
Мы спустились в подвал особняка. Здесь мне еще ни разу не приходилось бывать. Темными тоннелями мы прошли в большую залу, в центре которой возвышался мольберт, накрытый тяжелой портьерой.
- Смотри, Милош. И не говори мне, что это не шедевр.
С этими словами Герман сорвал ткань, и моим глазам предстал портрет, который я буду помнить всегда.
На гранитной скале возвышалась темная фигура, каждый атом которой, казалось, источал жар своего невероятного могущества и наслаждающаяся своим правом судить каждого. Яростный взгляд демона пронзал насквозь; запахнутые, словно плащ, крылья, придавали фигуре горделивую царскую осанку. Вокруг, в серебряных бликах ущербной луны, бушевал океан. Но пенящаяся стихия расступалась перед ним и осыпалась мертвой, сказочной водой, ослепленная взглядом и пылающим венцом на рогатом челе. И еще эта улыбка... Высокомерная улыбка существа, познавшего все грехи и тайны мира.
Я невольно сдержал вздох ужаса. Действительно, с этой картиной было что-то не так. Первым желанием было подбежать и уничтожить ненавистный облик, но словно неведомая сила держала меня, и та же сила заставляла смотреть, не отрываясь, на это порождение лихорадочного сознания. Она пленяла своей какой-то первобытной красотой, нечеловеческим ужасом, рожденным в эпоху первых эонов. Она поднимала на поверхность такие древние инстинкты, о которых современная цивилизация даже не догадывалась. Эта картина словно олицетворяла все древние страхи первобытного человека перед чужой, враждебной стихией.
- Господь Всемогущий! Герман, почему ты ее просто не выбросишь?
- Не могу, - просто ответил он и растерянная улыбка пробежала по его губам.
Мне казалось - я понимаю его.
***
Мы тепло распрощались, и я пообещал, что буду навещать его. Но, как это обычно и бывает, жизнь диктует свои правила; дела в академии, куда меня пригласили читать лекции по искусству, заставили на время забыть о моем друге. Пока ужасное известие не настигло меня. Бросив все дела в столице, я, как можно скорее, выехал в Старый город.
Германа похоронили на фамильном кладбище. После службы я еще раз переговорил с дворецким и тот, по секрету, рассказал мне все, что знал. Хозяин в последнее время был сам не свой. Словно чего-то боялся. А перед этим стал запираться в подвале, подолгу просиживал там, в тишине и одиночестве. Выходил оттуда в страшном возбуждении, пугая прислугу и заставляя думать о душевном расстройстве, постигшем его.