День милосердия - страница 33

— Вчера вторая линия отключилась, — сказал он.

— Вторая? — удивился Федор. — Отчего?

— А шут его знает. Смотрю, зазвенело, подхожу — на второй флажок упал. Я подумал-подумал — снова врубил и ниче, тихо, до сих пор.

— Мыши шалят, — сказал Федор.

— Ага, я уж потом допер. Ну, думаю, либо мышь, либо нечистая сила, — он засмеялся. — Про тарелки все пишут, летающие, ну, думаю, наводочка какая или знак, что сидят тут, рядышком. Да?

— Дурь.

— Дак, конечно, дурь, — согласился Иван. — Но все ж таки. Иной раз ох как хочется, чтоб не дурь. Да?

Федор помахал ему пальцем, призывая к вниманию, давая знать, что скажет важное.

— Слушай, Ваня, ничего вроде работали, да? Мы с тобой…

— Нормально, — сказал Иван с недоумением. — А чего ты взялся подводить итоги? Мы ж не соревновались, одна бригада.

— Ага, так, одна. — Федор перевел дыхание. — Значит, в норме?

Иван пожал плечами:

— Чудак.

— А мясо? — подсказал Федор.

— Мясо? Какое еще мясо? — удивился Иван и тут же вспомнил: — Мясо! Ну ты даешь!

Осенью, поначалу, как только Кухтенковы переехали из города на подстанцию, произошла маленькая закавыка, эпизод, как потом добродушно сказал Федор. Пигаревы еще от стариков переняли привычку держать свиней — кабанчика и двух-трех хрюшек, — и по первым морозам возили мясо на городской рынок. Продажей занимался обычно Федор, а тут занемог, и за торговлю взялся из любопытства Иван. Свинины в тот день вывезли много, торговля шла вяло, и Иван решил продать все мясо оптом какому-то терпеливому мужичку, скинув по три гривенника с каждого килограмма — не торчать же весь день за прилавком из-за трех пудов! Другой бы на месте Федора, может, и не поверил, сказал бы, врешь, братец, прикарманил денежки, но Федор — нет, ни слова в упрек, лишь посмеялся над незадачливым торгашом. Правда, остальное мясо продавать поехал уже сам, не доверил больше Ивану. Потому теперь и поминает «мясо», кается, чудак…

— Мясо он вспомнил! Еще чего вспомни!

— Значит, не в обиде? — допытывался Федор.

— Кончай ты! Мужики мы или кто?

Иван вдруг хлопнул себя по лбу.

— Слушай! Вчера был в управлении — рацуха наша принята! Представляешь? Техсовет одобрил, правда, записали временно, в порядке эксперимента, под контролем наладочной группы. Но все равно здорово! Говорят, нам с тобой по десятке перепадет, за инициативу.

Федор обрадовался этому сообщению, но радость его была где-то глубоко-глубоко, как бы под слоями боли, усталости, отупения, и наружу, к лицу, не пробилась. Он лишь прикрыл глаза и сказал:

— Завтра сделай переключение.

— Завтра приедет бригада. Меня записали наблюдающим.

Но Федор уже не слушал его, он думал о работе, о подстанции, с которой сжился, считал частью самого себя.

Стоят четыре трансформатора — три в работе, один резервный, — гудят себе потихоньку, есть-пить не просят. При них четыре щита релейной защиты, два десятка разъединителей да шесть масляных выключателей. Ходи себе, поглядывай, траву коси на территории подстанции да смотри, чтоб никто туда не влез. Вот и все дела вроде бы. Что уж тут, казалось бы, хитрого? Нет, есть тут свои тонкости, свои подводные камни.

Еще при Тарасе Матвеевиче началась эта свара с леспромхозом, у них подскакивает нагрузка — на подстанции отключается линия, значит, происходит самая натуральная авария, как принято называть у сетевиков. Леспромхоз жалуется — дескать, это на подстанции что-то с защитой не в порядке, дескать, защита не выдерживает. Конечно, какая же защита выдержит, если на питпункте в леспромхозе вместо плавких предохранителей ставят стальные прутки!

Тарас Матвеевич ходил-ходил, пытался договориться с Коблашовым, тамошним электриком, — бесполезно. Потом Федор пошел, а дело было вечером — застал, дома, трезвый, в добром здравии Коблашов. И как раз линия вырубилась — мрак в поселке, хоть глаз выколи. Хозяйка зажгла керосиновую лампу. И в других домах тускло, не по-жилому засветились окна — как при царе Горохе.

Вот, говорит Коблашов, твоя подстанция сработала. Нет, отвечает ему Федор, это твой питпункт. Может, так, а может, нет, говорит Коблашов и показывает в окно: видишь, говорит, чуть правее барачек чернеет? — так то поселковая больница. Сколько там стариков и старух — это нас не трогает, а вот пятеро пацанчиков лежат с хирургическими дефектами — это ты подключи к своему котелку. Может, которому операцию надо срочную… Предохранители ставь нормальные, тогда и поймешь, в чьем котелке дело, отвечает Федор. Ты меня, парень, не учи, говорит Коблашов, питпункт пятнадцать лет как поставлен, за пятнадцать-то лет мы тут более чем в три раза подняли установленную мощность, а «гуделка» та же самая, никто не менял, не добавлял. Мое начальство знает, и в городе знают. Никто не против, двумя руками «за» — ищите, говорят, новый трансформатор. А где его найдешь? В лесу, что ли, как сыроежку? На эту пятилетку, говорят, не зафондировано. У них не зафондировано, а мы тут как в первобытной пещере сиди. Вот и давлю на твое начальство — такая моя стратегия. И ты пойми меня, помоги, а не дери понапрасну горло.