День милосердия - страница 35

Иван посидел еще, молча, задумавшись, кивая про себя, встал и, похлопав Федора по острому, выпирающему плечу, ушел.

Федор закрыл глаза и снова постепенно погрузился в прошлую свою жизнь, в пестрые обрывки дней.

…Давным-давно, когда простые одуванчики казались высоченными, чуть ли не до плеч, а на ступеньки крыльца приходилось карабкаться на четвереньках, появилась в их дворе большая черная собака Боска. Она громко лаяла, скалила острые зубы и казалась Федору очень страшной. И вот однажды он остался в доме один, сидел на полу, складывал из бабок разные фигуры. Вдруг дверь приоткрылась, и в избу вошла Боска. В пасти она держала что-то черное, маленькое, шевелящееся. Он оцепенел от страха, а Боска подошла к нему и положила на пол щенка, крохотного, еще слепого, жалобно попискивающего. Она лизнула его, поурчала тихо и ушла, но вскоре вернулась с другим щенком. Этот был еще меньше, еще беспомощней. Она оставила и этого возле Федора, а сама опять ушла и снова вернулась, с третьим щенком. Так она принесла всех пятерых щенят и улеглась рядом с Федором, положив свою морду ему на ноги. Страх прошел — изумление, радость заполнили его сердце. Он взял Боску за уши и, наклонившись, прижался к ней. Она лизнула его в щеку — счастливый, он засмеялся, принялся тискать ее, гладить, чесать за ушами…

Потом вспомнилась ему авария на химзаводе, где он много лет проработал монтером после окончания ремесленного училища. От перегрева расплавился подшипник нагнетающего компрессора, и газ под большим давлением вырвался из газгольдера. Федор в этот момент находился на мостовом кране, менял потолочные светильники. Крановщица погнала кран от газовой волны к приточной вентиляции, но, пока они ехали над всем цехом, крановщица надышалась газом, потеряла сознание. Федор, давясь от удушья, последними силами снял ее с крана, вынес за ворота цеха. На «скорой» их доставили в больницу и продержали две недели. У крановщицы все прошло без следа, и муж ее ловил потом Федора, заманивал в гости, хотел напоить за то, что спас ему хозяйку — у них было четверо детей. Федору же было не до выпивки — несколько месяцев он кашлял и страдал одышкой. Его лечили разными ингаляциями, посылали в санатории, заставляли пить какие-то таблетки, но Федору вдруг все разом опротивело: и лекарства, и санатории, и сам завод — запах газа вызывал спазмы в груди.

Еще до аварии частенько подумывал он о жизни где-нибудь в лесу, подальше от городского шума. После смерти матери он остался совсем один: отец погиб на войне, сестер и братьев у него не было. Жил он в старой полуразвалившейся хибарке, приткнувшейся к сарайчику во дворе бывшего купеческого дома. Жил тихо, обособленно, ни с кем не сближаясь. Делал клетки, раздаривал мальчишкам. Ловил птиц, кольцевал и выпускал на волю. Продажей не занимался уже давно — хватало ему одному на все его нехитрые нужды.

После аварии пришлось всерьез задуматься о новой работе — на химзаводе стало совсем невмоготу. В двадцать семь лет он чувствовал такую истому и усталость, что мечтал устроиться ночным сторожем, сторожить какую-нибудь неважнецкую тару, пустые бочки, к примеру, или вторсырье, чтобы никому никогда и в голову не пришло грабить его объект. А еще лучше забраться в лесную глушь, пасечником или лесником, ходить себе по лесу, следить за тем, как живут деревья, птицы, травы. Его всегда тянуло в лес, в городе ему было худо, неуютно. Отпуска свои, когда работал на заводе, он проводил только в лесу: брал палатку, рюкзачок и — пароходом по Ангаре до северных глухих мест, подальше от жилья. Ставил палатку, налаживал костер и жил у какого-нибудь затона, тихой заводи все десять-одиннадцать дней, питаясь рыбой и пресными лепешками, которые сам пек на раскаленных камнях.

Когда попалось ему на глаза объявление местного управления высоковольтных сетей о Лесной подстанции, он сразу загорелся: оно! Съездил, посмотрел — действительно: безлюдье, густой лес, настоящая тайга, в ста шагах холодный ключ. С вершины увала видна Ангара — сизая, в дымке, а дальше, севернее, за черными зазубринами гор сверкали снежные вершины. И дом был подходящий: высокий, пятистенный, на каменном фундаменте. В каждой половине по три комнаты и кухня. В ограде — стайка, сарай, огород. Напарник — пожилой, опытный монтер, с женой и детьми: дочерью и внучатами. Жить, сказали, можно, только с продуктами плоховато, из города приходится возить, но зато — тишина и воздух. А Федору ничего больше и не требовалось.