День милосердия - страница 57

Старик и смеялся, и плакал, и, чтобы скрыть, замаскировать слезы, все кашлял, с досадой постукивая себя в грудь, будто не к месту, не ко времени напал кашель. Жулан, лежавший у двери, смотрел настороженно, тревожно.

По случаю приезда сына и ради важного такого решения об отъезде из родного гнезда выставил старик припасенную бутылочку простой водки, принес и огурчиков, помидорчиков, капустки, грибков соленых, еще Тренушкиного засола. Сын достал из чемодана кусок городской колбасы в промокшей бумаге, банку рыбных консервов и бутылку «экстры». Старик, увидав еще одну бутылку, застрожился, велел сыну убрать привезенную водку и нынче пить только эту, его. Анатолий охотно подчинился — сунул «экстру» под стол, за ножку, чтобы не бросалась в глаза от порога.

Пока старик налаживал закуску, сын безостановочно говорил — рассказывал, как доехал, почти без приключений, если не считать, что часа два буксовали на раскисших объездах; перескакивал с одного на другое, поведал о том, как не хотело отпускать его начальство из-за нехватки носильщиков на вокзале, но все же отпустило, потому как «батя-то там один, ждет». О детишках выложил последние новости: Сашка записался в секцию бокса и вчера пришел с расквашенным носом, Вероника обрезала косы, за что мать всыпала ей по первое число.

Старик слушал и не слушал, больше догадывался по отдельным словам о той, городской жизни, которая приближалась к нему, казалась близкой и манящей, как луна в полнолуние.

Анатолий наполнил стаканы. Чокнулись. Анатолий выпил весь стакан одним духом, старик чуть пригубил. Крякнули дружно, переглянулись по-родственному, засмеялись.

Анатолий подмигнул старику, навалился на еду. А старик все поглядывал на сына, уплетавшего за обе щеки, и радовался. Какой еще молодой у него сын! Да какой шустрый, веселый — с таким не пропадешь! Хорошо, хорошо будет житься им в городе, любит он сына, и сын любит его.

И как в сказке, видно, от этих светлых мыслей, от сильного желания побороть недуги для жизни на новом месте вдруг отпустило ногу, словно сняло два каменных обруча над и под коленом. Старик даже задержал дыхание, боясь, как бы не спугнуть сладостный миг облегчения. Глаза его увлажнились. Он чуть покрутил головой, находясь и слухом и всем нутром там, в ноге, ожидая, что вот сейчас снова сожмет. Но нет, легкой, здоровой казалась нога. Он даже притопнул ею для пробы — ничего!

— Слышь, Тоха, чудеса: ты приехал, и ногу отпустило! — ошалело глядя на сына, сказал старик. — Во чудеса, едрит твою налево!

Сын ухмыльнулся, говорить ему пока было некогда — ел. Старик придвинул поближе к нему закуски. Анатолий налил себе еще полстакана, плеснул, несмотря на отказы, и отцу. Прожевав, он уставился в запечье, где на веревках сушились выделанные шкурки, и глаза его, светлые, маслянистые от горячего аппетита, одобрительно сощурились.

— Хороший бизнес, батя. Шкурок десять, да?

Старик обернулся на шкурки, пожал плечами, бог его знает, не считал. Был он весь еще там, в исцеленной ноге, и благостная улыбка кривила его тонкие синеватые губы.

— По сколько нынче выделка? — спросил сын и, понюхав водку, содрогнулся.

Старик застенчиво поскреб затылок, стараясь согнать с лица непривычную радость, от которой ему было не по себе и которой он почему-то стыдился.

— За харчи делаю. Сам-то не варю, вот люди и подкармливают. Иные рублики суют, но как брать? Харчи же.

Сын промычал что-то нечленораздельное, прошелся глазами по потолку.

— А это что? — Он вдруг поднялся, вытянулся из-за стола, разглядывая что-то в том месте, где матица своим краем ложилась на стену. — Грибок? Жучок древесный?

Не переставая жевать, он перехватил вилку за острие и, взобравшись на лавку, потыкал в край матицы, отковырнул известковую корку — посыпалась труха. Анатолий чуть не поперхнулся, торопливо проглотил.

— Что делать будем? — спросил он, уставясь на отца. — С минуты на минуту покупатель придет, а тут…

— Какой покупатель? — удивился старик. — Кто сказал?

Анатолий помахал вилкой, как бы говоря, погоди, не мешай соображать.

— Вот что, — сказал он, опустившись на место. — Придут люди, в дом не пускай, скажи, сын устал с дороги, спит, пусть завтра приходят, с утра. Понял? Устал с дороги, это же нормально.