Денис Давыдов (Эскадрон гусар летучих) - страница 8
— Но вы в плену, месье.
Граф бросил палку и выхватил шпагу:
— Русские офицеры не сдаются!
Уланы захохотали.
Из кареты выглянуло растерянное лицо Катрин.
— Граф! — пытался остановить старика Устимович.
Но бесстрашный старик с вытянутой шпагой кинулся на офицера. Тот легким ударом плети отвел шпагу.
— Защищайтесь! — крикнул граф.
Офицер, играя плетью, уклонялся от выпадов графа, а собравшиеся вокруг уланы возгласами и смехом раззадоривали его. Разгневанный старик бросился в их сторону.
— Вызываю всех! Трусы!
— Дедушка! — кричала ему Катрин.
— Граф, это безумие! — вторил ей Устимович и подбежал к Нелюбову, но, получив от него удар, отскочил в сторону, а граф с еще большей воинственностью набросился на своих врагов.
— Остановите его, он сошел с ума, — торопливо объяснял Устимович. — Я — помещик Устимович. — И увидев, что офицер смотрит на Катрин, заволновался: — А это… моя невеста, месье!
В изумлении она обернулась к нему, а он делал ей отчаянные знаки, чтобы она молчала. В этот момент граф, судорожно выкинув шпагу, попытался еще раз напасть на окружавших его противников, но его старческие ноги подогнулись, сердце не выдержало, и он упал, ткнувшись лицом в землю. Катрин бросилась к нему…
Утро было мглистое, в сыром тумане едва обозначились силуэты всадников. Это были гусары-ахтырцы Дениса. На его манер усатые, они смотрели на своего командира, а он тихо проезжал мимо них, вглядываясь в каждого.
— Здорово, скифы мои, — говорил он негромко. — А ну-ка, кто там еще не проснулся? Головач, сидишь, как куль с сеном! Смага, Криворучка, а вы чего приуныли? Баба на печи приснилась? (Веселый смешок прокатился по всему взводу.) Нынче мы летучий эскадрон, братцы, сами за себя в ответе. Умрем за отечество!..
Весело подхлестнул коня и скрылся в кустарнике, а за ним и все исчезли, ровно не было никого. Тишина.
Вдали показался обоз французских фуражиров. Фуры были нагружены мешками с мукой. Гнали еще и с десяток коров. Обоз охранялся вооруженным отрядом. И все это тоже исчезло, как видение…
Спускался вечер. Над рекой, на холмах, появились Денис и хорунжий Попов-Тринадцатый. Оглядывая местность, Денис говорил:
— Ты со своими казачками ударишь отсюда — прямой атакой, в лоб, а я из камышей — в самую середку.
— Правильно! В лоб — это мое дело, — заулыбался Попов.
Местность была холмистая. Тропа спускалась к реке. Вдоль берега кривилась дорога, виднелся деревянный мост.
— Главное что? — душевнейше продолжал разговор Попов: — Чувствуешь ты, Денис Васильевич, казацкую душу, и я за тебя готов в огонь и в воду.
Выпили из одной фляги, которую держал хорунжий.
— За казаков, — сказал хорунжий.
— Гусары тоже не лыком шиты, — сказал Денис.
— Верно! Выпили за твоих!
Опять забулькало, опять передали друг другу флягу.
— Все! Хватит! — сказал Денис. — Завтра бой.
— Плохо ты знаешь Попова-Тринадцатого! Со мной всегда военное счастье, на то я и Тринадцатый! За победу!
— Что она у тебя без дна, бутылка-то?
— Две их!
— А по мне хоть три! — засмеялся Денис.
— Э, да ты черт! — вскричал хорунжий.
— Ладно, чего там, — спокойно отозвался Денис.
Светало. В засаде, придерживая коней, таились Денисовы гусары. Сбоку от дороги спрятались казаки. Выпивка не пошла хорунжему на пользу. Он был угрюм и зол и, погрозив пальцем казакам, прилег невдалеке под кустом.
Приближаясь к месту, медленно двигался обоз французских фуражиров. Ехавшая впереди охрана вступала на бревенчатый мост.
Пригнувшись к коню Денис, сердито говорил:
— Что это казаки медлят? Бедряга, скачи к ним в обход!
Попов-Тринадцатый, с которым всегда было военное счастье, спал сном праведника.
Ждать было нельзя!
— Бог в помощь, работнички! — выкрикнул Денис и вылетел на дорогу, а за ним устремились его гусары. Денис мчался, крутя саблей, навстречу ружейной пальбе. — Скифы мои!..
И скифы не подвели — они налетели вихрем. Денис саблей сбил французского офицера, и началась суматошная сшибка. А в это время по флангу ударил Бедряга, ведя за собой казаков.
— Руби их в песи, круши, хузары! — кричал Денис. Сбил французского вахмистра и прыгнул на фуру с мукой, держа пистолет в одной руке, а саблю — в другой.