Деревянные волки - страница 8

Когда мы поравнялись с ним, он отпустил руль и как бы между прочим сказал:

— А я вчера вот такого воробья поймал! — И показал руками, какой был воробей.

— Ого, целая ворона, — сказал Остап, — и что же ты с ним сделал?

— Что? Дал ему семечек — вот что. И он улетел. Пузатый.

— Молодец, а не пора ли тебе домой? — спросил Остап.

— Я ж дома, вот мой забор. — Витька притронулся пальцем к штакетине и резко убрал руку обратно, как будто забор был горячий. — А мамка к тетке Нюське в баню пошла, а папка-а-а спит. А которые с вами два дяди были, они уже уехали. Машина красная.

— Ну, молодец, все видишь, все знаешь, быть тебе… — Остап сделал небольшую паузу. — Быть тебе космонавтом. Будь здоров.

— Я еще завтра приеду, — сказал Витька.

— Приезжай, будем ждать, а еще лучше с мамкой приходи, — конечно же, это сказал Остап. Если бы это сказал Сашка — я бы упал куда-нибудь под забор и минут сорок притворялся бы мертвым (хотя, спрашивается, зачем, если этого никто не видит).

Машины в самом деле во дворе не было. Баба Ира встретила нас у порога:

— Работники, малювальники, кто ж церковь в потемках красит, не забор, наверное. Работу принимать тоже не в полуночи будут. И картошка уже семь раз остыла. А два начальника ваших и не емши уехали. Куда, спрашиваю, на ночь-то глядя? А они грят: бабуль, не волнуйся, все в норме, едем, грят, на озеро лебедей на шишки ловить. Дураки, что ли, говорю, лебедей здесь отродясь не видела, разве что гуся хозяйского изловите, а мне потом отвечай перед людьми. Да и не такие у нас гуси дурные, чтобы на шишку клюнуть…

Сашка с Остапом еще раз помылись теплой водой, переоделись.

Остап почти ничего не ел. Он сидел, склонив голову над столом, и лепил из хлеба маленького человечка.

Где-то я уже видел такого человечка. Нет, даже не так — такого же хлебного человечка и такое же движение рук. И еще — я помню, как этот человечек ходил от ладони к ладони. Нет, наверное, я был совсем маленький и сам себе придумал, что этот человечек мог ходить, а теперь «по старости» не могу вспомнить, было это на самом деле или я все придумал. Может быть, про то, что я волк или собака, я тоже придумал?

Меня никто никогда не видел, и не то чтобы в зеркале, я сам даже своей тени ни разу не видел. И потом, если я собака или волк, как я мог видеть маленького человечка, вылепленного из хлеба… на столе? Получается, или я — никто, или очень большая собака, или маленькая… но с крыльями. Вот так всегда — только начнешь постигать мир, только начнешь что-нибудь понимать, вернешься «в себя» — и окончательно запутаешься.

Баба Ира между тем дважды подходила к столу. Я видел, ей хотелось пожалеть Остапа, что-то сказать ему, но вместо этого она только охала и глубоко вздыхала. Уходя, она прикоснулась к нему двумя пальцами:

— Сатана вас вертит, ребятушки. Вы, это, посуду уберите сами. Старая, устаю.

— Спасибо, ба. — Остап поднял голову, долго и тупо смотрел на хлебного человечка, а потом накрыл его перевернутым граненым стаканом.

— Ой, беда, — прошептала баба Ира. Она еще немного постояла у Остапа за спиной и тихонечко ушла.

— У тебя же на сегодня еще «подвиг» запланирован. — Вдруг сказал Сашка, как будто думал про этот подвиг весь вечер.

— Успеваем, — ответил Остап. Он встал, снова зажал орден в кулак, левой рукой взял хлебного человечка и спрятал его в кармане. — Хочешь, пойдем вместе. Порядочность гарантирую.

— Хочу.

— Пошли.

И мы пошли. В сенях Остап нашел какую-то потрепанную заячью безрукавку и надел поверх своей клетчатой рубашки.

— Это еще зачем? — спросил Сашка.

— Давай так, — Остап жестикулировал левой рукой, правая была в кармане, — короче, если ты заговоришь первый — ты мне ставишь банку, банку халвы, если я — значит, я. Согласен?

— Угу.

Они снова шли сначала по переулку, потом по центральной, единственной на все село асфальтированной улице к церкви. Шли и молчали, два очень «порядочных» гражданина. Порядочность один другому гарантирует, а бабуля, между прочим, просила убрать посуду — и не убрали…

Когда мы были почти у церкви, Остап вдруг куда-то исчез и вернулся минут через пять, прижимая одну руку к груди. Я сразу же догадался, что у него за пазухой, а вот Сашка, по всей вероятности, даже не обратил внимания, а может быть, он очень талантливо играл в молчанку — но вряд ли.