Десну перешли батальоны - страница 60

— Спасибо, у нас есть свой табак, — ответил Бояр. Офицер прищурился и спрятал сигары.

Переводчик снова сказал:

— Пан Шульц просит передать: кто укажет коммуниста, того… он немедленно освободит.

Надводнюк усмехнулся.

— Скажите пану офицеру, что нас посадили сюда зря. Коммунистов тут нет! Мы — бедные крестьяне! Землю обрабатываем.

Шульц вскочил. Махнул стеком, что-то крикнул и вышел из погреба. Ординарец забрал стул. Переводчик сказал с порога:

— Пан офицер сказал: не сознаетесь — прикажет расстрелять.

Загремел засов.

В погребе долго молчали. Потом Песковой закашлялся и яростно выругался.

— И расстреляет, что ему…

— Если будем держаться одного: «ничего не знаем!» — не расстреляет. Придраться не к чему, — высказал свою мысль Бояр. Все так думали: Григорий говорил правильно.

Шульц больше не заходил. Сидеть в погребе было очень тяжело, а особенно теперь, когда на поле начиналась работа. Хоть на свободе и не веселее, но все же там немцы ни свежего воздуха, ни солнца отнять не могут. Три раза в день арестованные сквозь окошечко слышали рев скота — немцы тут же во дворе резали коров и свиней.

Вечером патрульный снова бросил в погреб буханку хлеба и поставил горшочек пшенной каши. Кашу арестованные ели по очереди — на всех была одна ложка. Каша не насытила. Тогда начали жевать мягкий, верно, только что испеченный хлеб. Вдруг Малышенко вскрикнул от удивления:

— Хлопцы, бумажка в хлебе!..

Все бросились к нему. Надводнюк осторожно разгладил небольшой листок бумаги… Было темно, разобрать ничего нельзя было.

— Прочитаем завтра…

Спали тревожно. Часто просыпались, смотрели в окошечко, но на дворе еще была ночь. Каждый думал о крошечном листке бумаги и рассвета дожидался у окошечка. Как только начало сереть, Надводнюк попробовал разобрать написанные карандашом слова. Некоторые буквы расплылись, и посинела бумага.

«Хлопцы, — прочитал, волнуясь, Дмитро, — моя рана уже заживает. Вчера М. принесла мне от Б. губернскую земскую газету, в которой пишется, что 28 апреля немцы арестовали министров Центральной рады и что 29 апреля в Киеве в цирке был съезд хлеборобов-землевладельцев, и там немцы показали новоиспеченного гетмана, царского генерала, какого-то Скоропадского. Гетман заявил, что он за хлеборобов, кулаков и помещиков. Гетман уже приказал возвратить землю помещикам и кулакам. Таковы новости. Вот что немцы натворили. Вы, хлопцы, держитесь крепко и положитесь на меня. П.»

Надводнюк еще раз перечитал написанное, выразительно посмотрел всем в глаза, порвал бумажку на мельчайшие кусочки и засыпал их песком.

— Я что-то не пойму толком… Переворот немцы сделали? — спросил Яковенко.

Все сели на соломе. Дмитро посередине.

— Я, хлопцы, это так понимаю. Гетмана посадили немцы, гетман — царский генерал. Вот и выходит, что Украину вторично продали немецкому кайзеру и русским помещикам. Теперь немцы начнут грабить Украину еще сильнее. Немцы скажут: «Мы тебя посадили, так ты нас и слушай…» Духом, хлопцы, не падать, у Павла есть какой-то план, зря писать не станет.

— Когда бы знать, что Павел думает, на душе было бы легче.

— Поживем — увидим, — успокаивал Надводнюк.

И все же после записки Павла на душе стало немного легче. Есть еще свои люди на свободе! Может как-нибудь да освободят из этого погреба… И Павло не один. Ананий, Яков Шуршавый, Сорока… Еще найдутся.

Вверху за окошечком мерно шагал часовой. Взошло солнце, золотистый луч заскользил по окошечку. Во дворе топали, долетали обрывки команды. Немцы вышли на занятия. Арестованные молча прислушивались к жизни по ту сторону каменной стены.

Вскоре двери в погреб опять отворились. На пороге остановились переводчик и высоченный заспанный немец с двойным патронташем на животе.

— Надводнюк!

— Куда? — насторожился Надводнюк.

— К пану офицеру на допрос!

Вышли во двор. Солнечные лучи и напоенный тополиным запахом воздух ударили в лицо, и Дмитро чуть не упал. Немец поддержал его, а потом толкнул прикладом в спину. Дмитро выпрямился и твердым шагом пошел к крыльцу. Вошли в комнату, бывшую учительскую. У стола, заваленного картами и книгами, сидел Шульц. В зубах догорала сигара. Не дойдя до стола, Надводнюк остановился. Конвоиры стояли навытяжку возле дверей.