Девушка из города - страница 19
– Это она на дне рожденья моём пела, когда сорок пять годов мне было?
– Ну! – обрадовано подтвердила тётя Люба. – Мы с Настькой тогда песни голосили, частушки, а потом я её прямо на стол поставила. Ей тогда восемь лет было. А теперь шестнадцать.
Я помнила этот юбилей: в тот первый, давний приезд тётя Люба нарядила меня в широкую юбку, красную кофту, нацепила сверху крупные бусы и цыганский платок с кистями и в таком виде привела меня за руку к дому своего брата. Сама она была очень весёлой, и от неё сильно пахло лаком для волос и духами. Мы кивали незнакомым для меня людям, сели рядом за стол, уставленный мясом, пирогами, разноцветными соленьями. Мне подкладывали салаты, тётя Люба громко смеялась, весело поглядывала на меня, потом вывела из-за стола и начала петь. Мы с ней пели «Окрасился месяц багрянцем», «Живёт моя отрада» и ещё что-то разухабистое, с припевом, гости нестройно подпевали, а потом одна, меньшая часть стола как-то оказалась отделённой от остальной, и меня одним движением подкинули наверх. Вначале я немного испугалась, но скоро мне понравилось, что все по-прежнему веселятся, и я продолжала своим тонким голоском выкрикивать слова частушек. За окном была уже ночь; когда наконец закончили гулять, кто-то довёз нас с тётей Любой и бабушкой до дома на машине, и я, уставшая, но очень довольная, легла спать…
Озадаченность на дяди Витином лице сменилась удивлением.
– От горшка два вершка была, а щас…
Тётя Люба зачем-то похвасталась:
– А петь она, как и раньше, умеет!
Я ощутила жгучий стыд, потому что, по нынешнему моему мнению, петь как следует не умели ни тётя Люба, ни я; да ещё и страх, что меня, чего доброго, опять заставят танцевать на столе. Но дядя Витя только поглядел на меня с каким-то смешанным чувством вожделения и отеческой нежности, и коротко рассмеялся.
– Завтра к нам приходи, собаку не бойся, она лает только – не кусает, – вроде бы без всякой связи с предыдущим разговором сказала тётя Валя.
Я пришла на другой день часам к десяти, от чая отказалась и сразу вышла в огород, к облепиховым деревьям. Мне выдали берёзовый туесок с лентой, маленькую складную лестницу, головной платок и пластиковый тазик. Я принялась за работу. Временами задувал по-осеннему холодный ветер, так что мне не было слишком тепло даже в свитере. Ягоды облепихи давились у меня в руках, давали сок. Вначале я пыталась рвать их без листьев, потом, чтобы ускорить дело, рвала и листья тоже, но всё равно получалось плохо. Выручить могло только терпение. Через пару часов тётя Валя принесла мне поесть, участливо спросила, не устала ли я. Я к тому времени набрала только один туесок и, хотя вправду уже устала, сказала, что всё отлично.
Вечером пришёл дядя Витя и оглядел мои труды.
– Что-то ты, девонька, мало набрала. На б…дки, что ли, ходила?
Я растерянно ответила:
– Да нет…
Дядя Витя вдруг хлопнул меня по заду и хохотнул:
– Ну и зря! Я б на твоём месте ходил!
Вечером меня накормили ужином, расспрашивали о маме. Я уже так привыкла считать тёти Любину родову за свою, что мне казалось, будто мы первый раз виделись с балагуром дядей Витей и его женой в моём глубоком детстве. Вернее, в каком-то давнем всеобщем детстве, когда высокие городские тополя были маленькими деревцами, а огромных городских домов, где люди годами ничего не знают друг о друге, не было вовсе…
На второй день сбора облепихи баба Зоя выдала мне маникюрные ножницы. С ними дело пошло лучше, ягода собиралась быстрей, но жгучий сок успел разъесть мне пальцы, так что на них образовались круглые глубокие ранки, где кожа была прожжена до мяса. Я ничего не говорила об этом, только когда меня позвали ужинать, тётя Валя сама заметила мои руки и ахнула:
– Что ж ты молчала, милая! А я-то, дура! Не догадалась тебе и перчатки дать. Там, наверное, уже всё собрано?
Я ответила, что не всё, что я приду ещё завтра.
– Надо тебя на мотоцикле прокатить за твои труды да за страдания! – весело объявил дядя Витя. – Ты хоть каталась раз?
Мне пришлось признаться, что никогда.
– Эх вы, городски! Жизни не знаете!
В одной руке дядя Витя велел мне держать литровую банку со сметаной, а другой хвататься за него. Я боязливо села на заднее место, глубоко вздохнула, крепко прижимая сметану к сердцу, и, как только взревел мотор, дёрнулась, будто ужаленная током, и закрыла глаза от предчувствия ужаса. Меня куда-то мчало, я словно летела в космосе, потеряв чувство пространства.