Девушка из города - страница 20
– Па-а-берегись! – услышала я сквозь тьму и страх бодрый голос дяди Вити. – Па-а-а-варот!
Я открыла глаза и не без восхищения увидела, как он плавно свернул с главной дороги на сыпучую гравийку, и, вцепившись пальцами в его куртку, решилась оглядеться вокруг. По низу клубилась густая пыль, в небе сияло солнце, а мы пролетали мимо деревьев, слившихся в одну зелёно-золотую волну, и сердце во мне дрожало от новизны чувств.
– Здорово? – крикнул сквозь шум мотора дядя Витя.
– Ага!
– Сметану держи!
На третий день я покончила с облепихой. Её частью заморозили, частью сварили, и из пяти банок варенья две тётя Валя отдала мне, а заодно вручила и полотняный мешочек с прошлогодними кедровыми орехами, и сушёную землянику. Было немного неудобно принимать подарки, но она смотрела на меня с таким умилением, что я поняла: откажусь – не миновать обиды.
– Ты где учиться будешь, девочка моя? – участливо спросила она.
Я ответила, что в Госуниверситете, на филфаке, и пояснила на всякий случай, что это русский и литература.
– Вот Семён у нас тоже поступил в институт, – вмешался дядя Витя. – И ведь на бюджет поступил. На инженера. Два курса отучился, и какая моча ему в голову ударила? Ушёл. В армию сгребли… Ну, отслужил.
– Он бы мог отпуск там, в институте, взять, – добавила тётя Валя. – Тогда бы не пропали эти два года…
– Кабы у бабушки мудушки, была б она дедушкой, – сердито оборвал дядя Витя. – А то не говорено ему было! Нет, своё: в армию пойду, потом работать. Ну, и работает на этом своём заводе мясном. Учиться поздно теперича…
– Да не ругай уже Сёмку! Он зато женился давно, семейный человек уже, с ребёнком. Вот Гришка у нас не остепенится никак…
– Тот уж вовсе – в поле ветер, в жопе дым! – проворчал дядя Витя.
Заметив, что я внимательно смотрю на них и пытаюсь всему внимать, он сделал мне шутливое замечание:
– Да ты опять нас слушашь! Не слушай ты эту нашу волыну. Щас в городе поучишься, ума как наберёшься, потом зимой к нам приедешь – а у нас вся деревня в снегу! Вся-вся.
– Много снега? – наивно спросила я.
– Что ты, девка! Как из автобуса выходят – лопату в руки и давай разгребать. Один впереди с лопатой, командует: жди две минуты. Две минуты прошло, следующий пошёл. И так вот один за другим всю дорогу и расчищают. А коровы на зиму в сугроб ложатся. Да. Осенью готовятся, жир копят, а потом сугроб себе готовят – и легли туда, и всю зиму спят.
– Да что ты буровишь-то! – всплеснула руками тётя Валя. – Заговорил девчонку.
– И то правда, – согласился дядя Витя, весело поглядывая на меня. – Чё болтать попусту? Лучше настоечки выпьем.
Мне налили в стопку тёмно-коричневую пахучую жидкость.
– Это, Настя, наш домашний самогон. На кедровых скорлупках. Полезный! Такого в городе не выпьешь. На вот, попробуй.
Я выпила стопку залпом, закашлялась от резкого запаха.
– Ну как? – играя зеленоватыми глазами, осведомился дядя Витя.
Я смогла только внушительно кивнуть.
– То-то же! – довольно поддакнул он, приняв мой кивок за похвалу своему искусству.
На той же неделе я поехала на тракторе за грибами вместе с Ленкой и Ушаковыми. За рулём был Сашка, у которого выдался свободный день, а мы, сидя в кузове, неспешно говорили обо всём. По нашему следу бежали две Санькины собаки – он выпустил их, чтобы поохотились на мышей в лесу.
– Красота кругом, – легко обмахиваясь берёзовой веточкой, говорила тётя Катя Ушакова. – Пригляделись мы к ней, а ведь в какой земле живём! Хоть на карточку, а хоть на календарь снимай.
– А главное, люди в деревне крепкие, – продолжил Ушаков. – Потому что тут два пути: или загнёшься, или работать будешь. А просто так проклажаться да деньги получать не выйдет.
Я подумала, что, наверное, он не раз встречал городских, которые «проклажаются», и на всякий случай пообещала, что буду хорошо работать.
– А кто ты будешь? – полюбопытствовала у меня тётя Катя.
– Учитель. Русского и литературы.
– Учитель? – со значением переспросила она, медленно продолжая обмахиваться своей веточкой. – Это должен быть человек святой.
– Как это? – поразилась я.
– А так. Он у всех на виду, все по нему судят, как надо жить. Вот у нас, Толя, помнишь, Матвей Иваныч был?