Дочь солдата - страница 11

Рядом клетка из ивовых прутьев. В ней прыгали, чистя клювы о жердочки, хохлатые птички.

Они тиликали звонко, будто перекатывали в горле хрустальные шарики. Они дымчато-розовые, с красными перышками в крыльях, желтой каймой по хвосту.

— Тут-то что! — Верка ахнула.

На стеллаже под стеклом была коллекция птичьих яичек. Самоцветы, истинно самоцветы! Голубые, оливковые, темно-коричневые, белые, блестящие…

У Верки глаза разбежались.

— Это свиристели, — остановилась Маня перед клеткой из ивовых прутьев. — Ишь, в каких колпачках! Их Веня поймал. Едят рябину. Сущие Обжоры, прямо беда. Корма на них не напасешься, вечно голодны. Клетку хоть на каждой перемене у них чисти… Нарядные, да? У них на крылышках маникюр, как Петр Петрович говорит. Тут вот — зайка Разбегайка. Ну что, ушанчик, поглядываешь?

Разбегай заперт в железной клетке. Он сидел на задних лапках — столбиком. Держал уши рожками, смешно шевелил раздвоенной губой. Тянуло погладить его по белой, пушистой шубке.

— Прелесть! — ахала Верка.

Окна уставлены горшками цветов. Кактус, амариллисы… И лимон, и финиковая пальма в горшках! Стекла — в морозных серебряных разводьях… И пальмы! «Как это все-таки удивительно, — почему-то подумалось Верке, — что Север и Юг могут встретиться под одной крышей».

— Это еще что-о! — гордо выпевала Маня, окая. — Просто живой уголок. Ты бы летом наш пришкольный участок видела! Диво так уж диво! И томаты во какие, — она надула щеки мячиком.-Крупнящие, красные! И огурцы, и репа… Репа сладкая-пресладкая. Прямо сахар, да и только. А на пшеницу и рожь взрослые приходят полюбоваться. Потому что Петр Петрович… энтузиаст. Вот! Нам бы трактор надо. У нас ведь хозяйство, верно? У нас все мальчики-семиклассники сплошь да поголовно трактористы. В кружке технику проходят. Твоего дядю Петр Петрович привлекает, чтобы похлопотал о тракторе. Без трактора… ну, никуда!

— Но дядя при чем?

— Не скажи! У него авторитет.

Вошел Петр Петрович. Он свистнул хохлатым свиристелям, задал из пакета корм рыбкам, потрепал по ушам Разбегая.

— Привыкаешь, Вера?

— Привыкаю, — ответила ему Верка.

— Отлично. Я думаю, пора тебе включиться в шефство над телятами. Нечего от остальных тебе отставать. А каково мнение председателя совета отряда?

Маня потупилась, заперебирала пальцами передник.

— Не против я, да… Да не по правилу получится. Вера отродясь коров не видела, в телятник, посчитай, ногой не ступила, а мы, на-ко, сразу в шефы! Справится ли, сомнение берет…

Посмеиваясь чему-то, Петр Петрович ногтем приглаживал усы.

А Верку даже передернуло, дух захватило от возмущения.

И это — Маня, верная праворучница? Она сомневается, справится ли Верка с телятами! Ведь смех один… И Верка едва вытерпела, чтобы не спросить Маню, так, между прочим: «А ты мушкетером бывала? Э, это не телятам хвосты крутить, к твоему сведению». Однако смолчала: зачем Мане жизнь портить? Пусть заблуждается, если такая неверная.

Ресницы у Верки стали колючие. Шепнула Мане:

— Правильно, не праворучница ты, а сто рублей убытку. В школу я с Леней буду ходить… По-родственному! — И гордо повернулась к ней спиной.

Вечером, когда Верка учила уроки, внезапно померкла керосиновая лампа и потолок словно бы вспыхнул — бело и ярко.

— Тетя! — сорвалась Верка со стула, распахнула дверь в кухню. — Све-е-ет!

— Слава богу, — ахала Домна на электрическую лампочку. — Теперь все, как у людей. А пол, пол-то… Ну, упечатан, ну, грязнехонек, глаза бы не глядели.

Сегодня в каждой избе мыли полы…

Николай Иванович вернулся к ужину — веселый, с руками, перепачканными машинным маслом.

— Горит? — подмигнул он на лампочку. — А пришлось повозиться с локомобилем! Развалина, в чем жива душа держится…

Тетя скрестила руки на груди.

— Горит… Горит! Нашел себе службу. Еще бы: ты бы да не нашел! — У тети задрожал подбородок. — Весь свет хочешь на себя перевести? Я глаз с тебя не спущу. Дача? И будет дача. У тебя режим… — Она замахала руками, не слушая дядиных возражений.

— Катя, — сказал Николай Иванович. — У нас с тобой один режим. На всю жизнь один, Катя.

— Я у тебя до седых волос Катя! Ну что стоишь? Умывайся. Верочка, слей ему на руки. Ой, и что за человек! — Тетя покачала головой и вздохнула. — Когда только угомонится.