Долги наши - страница 19

— Надя, — сказал Василий. — Надежда…

— Что, Королев?

— Неужели ты все забыла?..

— Ты о чем?.. А… ну, как ты не понимаешь, Королев… Разве такое время…

— Или честно скажи, то, что я калека…

— Не смей болтать глупости, — оборвала его Надя. — Никакой ты не калека, Королев, человек как человек. Запомни. И никогда о себе не смей думать иначе.

— Тогда что же случилось?

— Понимаешь, Королев, столько со всех сторон тяжелого… мне кажется, я за все в ответе, мне кажется, во мне просто физически все отзывается: голодные глаза у людей, дети замерзающие… вот эта наша мертвая фабрика… наверно, у меня нервы слабые… Каждый должен сейчас все свои силы мобилизовать — иначе мы не победим. А что я слышу, например, когда захожу в общежитие к девчатам звать на субботник, о чем, ты думаешь, они болтают? О любви они болтают. Другой темы у них нету. Сами голодные, жрать нечего, в общежитии вода замерзла, фабрика стоит, родные на фронте, а эти идиотки высунули красные носы из-под одеяла и рассуждают. Только слышно: «любовь», «любовь»… Я прямо убить их готова. Пошлость и мещанство. Разве ты не согласен, Королев? Ну, скажи, скажи — ты согласен? Я хочу, чтобы ты думал как я.

Вздохнув, Василий не ответил.

— Мы должны быть выше разных там переживаний, — сказала Надежда. — Ты понимаешь?

— Понимаю, что разлюбила. Вот и все… Ошиблась… Вот и все…

На этот раз Надя не ответила, промолчала.

Снег, снег, холодные цеха, мертвая фабрика. Пар изо рта говорящих.

— Неужели нам удастся все это когда-нибудь поднять, восстановить?..

Они остановились, смотрели на то, что было когда-то весело шумящими станками, а теперь стало мертвым железом.

Надежда повернулась лицом к Василию, протянула руку, прикоснулась пальцем к шраму на его лице.

— Чем это тебя, Королев?

— Сабля.

— Расскажи.

— Вот еще, ерунда, в общем и целом. Лучше скажи — ты помнишь, как мы на Ваганьковом кладбище ночью заплутались?

— Еще бы! До сих пор мне это снится.

— А как ты тогда закричала…

— Закричишь. Если тебя кто-то на кладбище в темноте хватает за косу…

— И как только ты умудрилась зацепиться за эту чертову ограду?..

— Кажется, с тех пор века прошли…

Надя положила в карман письмо и достала сложенный вчетверо листок.

— Не потерять бы…

— А что это?

— Бумага важная. Ордер на кожанку мне дали.

— Ну да?

— Будешь мне говорить «товарищ комиссар».

Они остановились перед дверью, из-под которой выбивался слабый свет.

— Тут есть кто-то…

Василий толкнул дверь, и они вошли в подвальную каморку, освещенную «моргаликом».

У верстака сидел старик, закутанный поверх разного тряпья в рваный женский платок, и мастерил зажигалку из винтовочного патрона. На столе, поблескивая медью, лежали несколько готовых зажигалок.

— Здравствуйте, дедушка Зеленцов, — сказала Надя.

— А… Надежда… Коса у тебя еще вроде бы подлиннее выросла… Кого это привела?

— Королев это, дедушка. Сын Павла Семеновича.

— Васька, ты, что ли?.. Где пропадал?

— Воевал, дедушка. Вы меня все пацаном считаете, а я уже большой.

— Вижу. Куришь небось?

— Когда есть…

— Тогда бери подарок. Я их на продажу, по три миллиона между прочим… а тебе — так…

Старик протянул Василию зажигалку, сделанную из патрона.

— Бери, бери…

— Благодарствую, — сказал тот, взяв и рассматривая зажигалку, — красивая вещь. Вот бы хорошо, дедушка, все патроны, какие только есть на земле, пустить на зажигалки. Верно?

— Э, нет… Не надейтесь. Теперь надолго… Теперь воевать и вам, и детям вашим, и внукам, и правнукам. Разве они сдадутся?.. Я это еще тогда, в пятом годе сказал, когда мы поднялись, когда вот ее отца во дворе здесь расстреливали… Матвея… Ну, и что ж ты теперь, Василий, будешь делать?

— Учиться буду. А пока — назначили вот под ее начальство. Идем сегодня особняк отбирать у хозяина — для детей.

— Я и говорю — разве они сдадутся когда-нибудь? Да быть этого не может…

Белый особняк — дворец — стоял на горе, он был виден издалека со всех сторон. Его окружал обширный сад. Иней покрывал деревья, и они сверкали при свете низкого, зимнего солнца.

Василий и Надя стояли в огромном вестибюле. Надя была в новой кожаной тужурке.

Слева от них возвышалось гигантских размеров чучело медведя, стоящего на задних лапах и держащего в передних лапах поднос для визитных карточек. Позади чучела — вешалка и стойка для зонтов и тростей. Справа — во всю стену зеркало, в котором отражались такие странные в этой обстановке фигуры Нади и Василия в его заштопанной шинели, в обмотках и папахе. А перед ними — сам хозяин особняка — Прохоров, держа в руке врученный Надей ордер райсовета.