Дороги славы - страница 24
Арсений тоже остался в стойбище.
- Откормиться маленько пришёл, -- объяснял он. -- У меня запасы вышли, а забрался далеко, до посёлка никак бы не дойти... И так два дня голодным шёл.
- Как голодным? -- удивлялась Маша.
- А что, дело привычное, -- смеялся охотник. -- Только больше пяти дней всё-таки трудновато... Мне ещё в горы возвращаться надо -- добыл там кое-чего, спрятал на стоянке, надо сюда перетащить, на вездеходе увезём.
Арсений, кстати, тоже оказался знатоком самых разных баек. Леся на правах специалиста по преданиям и легендам частенько пропадала с ним где-нибудь, не забыв, однако, прихватить диктофон и дневник. Однажды с ура пораньше стойбище проснулось от выстрелов -- Арсений пожертвовал десятком патронов, обучая Лесю стрелять из своего чудо-ружья.
Они же как-то раз отправились в Кыысы-уот -- осквернённая пещера не давала о себе забыть. Леся выгребла и собрала в мешок оставленный бандитами мусор, засыпала камнями кострище, Арсений зарыл неподалёку кости и испортившееся мясо оленя. Белая "девушка" словно смотрела на них -- поблёскивали изломы камня. Однажды из туч прорвалось-таки солнце, и камень в его луче засиял ослепительно-белым светом -- в верней части его был совершенно гладкий участок вроде зеркала. Солнечный зайчик прыгнул в долину, осветил заросли у реки и тут же пропал -- солнце скрылось. Камень сразу словно потускнел.
У подножия пещерки, на небольшом скальном карнизе, в самом деле лежали приношения -- бусинки, колечки, патроны, остатки вышитых ленточек, даже батарейка от фонарика. Прочие, менее долговечные приношения, видимо, рассыпались в прах. Леся положила туда брошку в виде снежинки.
Пока они разбирались с мусором, резко стемнело -- подошла новая туча. На этот раз из неё посылался мелкий колючий снег, сразу похолодало.
- Пересидим? -- Леся забралась в пещерку, куда не добирался стылый ветер
- Пересидим, -- согласился охотник, снял куртку и разложил на полу. -- Садись сюда, на камне замёрзнешь.
- Тебя продует.
- Не, я вроде оленя, мне не бывает холодно, -- усмехнулся Арсений.
- Слушай, у тебя кто из родителей русский? -- спросила вдруг Леся.
- Мама. А ты откуда знаешь?
- А ты на себя посмотри -- ты ж не якут!
- Я не якут, я дружба народов!
Оба рассмеялись, дружно съёжились от особенно резкого порыва ветра, залетевшего даже сюда.
- Всё равно холодно, -- Леся подышала на руки, растёрла щёки.
Охотник стянул свитер, накинул на плечи девушки:
- А так? Согрелась?
- Ещё нет...
Леся спрятала лицо у него на шее:
- Нас не пойдут с собаками искать?
- Мы же не олени. -- Арсений заглянул ей в лицо: -- Ещё погреть, пока не нашли?
- Можно...
Освещение полярного дня не менялось, и определить время было не по чему. Леся села, накинула куртку, чтобы не продуло, начала переплетать косу. Охотник смотрел на неё, не поднимаясь:
- Ваши парни в ухо мне не дадут?
- Я им сама в ухо дам, -- невнятно пообещала Леся, держа в зубках заколку, потом закрепила косу на затылке и объяснила: -- Они тут ни при чём, они -- коллеги, сообщники, как говорит наша начальница. -- Она снова наклонилась к мужчине, пригладила его кудрявую чёлку: -- У нас чего-то не хватает, у всех. Как будто кругом роботы. Работать, работать, опять работать, соответствовать моде, вести себя хорошо, снова работать... А сделать что-то не так, как все, не так, как всегда, -- уже боятся. Считается, что чувства -- признак слабости, и хорошие чувства надёжно спрятаны, но плохие-то прорываются. И все выглядят злыми, циничными... боятся, что внутри у них другие увидят что-то настоящее. А если запрещать себе думать, любить, ненавидеть -- в конце концов ведь разучишься! -- Леся тряхнула головой, коса вновь рассыпалась. -- Люди как пустые орехи -- ни мысли, ни чувства, ни действия. А ты -- живой. И я, кажется, пока ещё... -- Он опустила голову, борясь с подступившими слезами.
Охотник обнял её, подержал, прижав к себе, потом помог надеть куртку:
- Если бы вы были не живые, разве вы бы сюда поехали? Вы ж не как этот Сукин!