Дождь в полынной пустоши. Часть вторая - страница 37
− Как все, саин. Дом, огород, скотина. Дичиной приторговывали. Шкурами. Охотник он.
− Бьет?
Та опустила глаза.
− Однажды вожжами отходил. Чтоб мужнину руку знала. Приревновал.
− Было за что науку терпеть?
− Пустое саин. Спьяну он.
− На глотку слаб? А не скажешь. Не похож на выпивоху.
− Не больше других. Лес пьяниц не любит. Запах чужой. Зверь учует, уйдет.
− Обнищали с чего?
− Прихворнула я. Думала дите не выношу. На лекаря потратились. В долги влезли, да не отдали. А потом лес горел. Половину деревни в пепел. Так и покатилась, − Векка обижено всхлипнула.
Марек заволновался. Трясет дите, не укачивает. Какие с бабой переговоры? Волос длинен, ум коротенек.
− В травах разбираешься?
− В местных только, саин.
Унгриец задал ей несколько вопросов и снова позвал Обрина.
− На чем прервались?
− Добуду, саин. Клянусь, добуду.
− А язык?
− А что язык? - не понял вопроса Марек.
− Сейчас отрезать или совладаешь не распускать? - поделился Колин вовсе не отвлеченной дилеммой.
− Совладаю, саин, − заверил вобанец.
− Сколько? - вопрос Колина обращен к ждущему Филло.
Экзекутор тут же махнул грифферу - сюда, чмур! Их светлость потратиться желает.
− За этого двадцатку, − объявил тот, согласуя цену с записями.
− Саин, а семья как же? У меня жена и две дочки. Саин!
Колин прижал просителя тяжелым взглядом. Марек нервно сглотнул. Сейчас он готов согласиться на любые требования, какие выдвинут.
− Две дюжины. Живые. Через десять дней, не позже, − говорил унгриец, еле шевеля губами.
− Сделаю, саин, − столь же тихо отвечал арестант, ощущая холод и жар одновременно. Ему предложили путеводную нить, выбраться из беды. Страшно оборвать и еще страшнее по ней идти. Куда выйдешь-то?
− Сколько за семейство? - опять вопрос к Филло.
− Так девчонку-то уже сторговали.
В глазах Марека полыхнул ужас. Дернулась женщина. Вцепилась в материн подол перепуганная девчушка.
− Сколько?
− Саин..., − замялся Филло. - Эсм Лидицэ задаток внесла.
− Пусть оспорит, − предложил Колин и надавил голосом. - Так сколько?
− Восемьдесят за всех, − быстрее экзекутора сообразил гриффьер. - Отдали бы за полста, но сикуха будь она не ладна.
− Восемьдесят пять, − добавил к цене унгриец остудить страсти.
Теперь гриффьер и Филло бегали в паре. Гремели ключами, отпирали замки, пинками отгоняли посторонних.
− Давай, давай, собирай монатки, − поторапливали счастливчиков. − Будет саин дожидаться пока растележитесь!
Женщина, всунув малышку старшей, подхватила пожитки. Узел потяжелей поднял Марек.
Короткие сборы подтвердили унгрийцу, бывший арестант пожертвует многим, вызволить семью из беды и новой не допустит.
− У выхода подождите, − распорядился Колин и огляделся, высматривая монаха.
Не увидел и обратился к Филло.
− Часто попы к вам наведываются?
− Захаживают оказией, − не мог сообразить Филло к чему расспросы.
− Грешниц причастить?
− По-всякому бывает. И причастить и попользовать, − не скрывал экзекутор местных порядков.
− А мертвяки?
− Кто дождется, а кого и так свезут к Святому Луке*. Землица едино примет, дождем окроплен, святой водой или дружками обоссан.
ˮСправедливо подмечено,ˮ − безоговорочно согласен унгриец с тюремным философом.
− Мерседария видел?
− Которого?
− Со мной разговаривал. С тобой едва не столкнулся. Знаком?
− Тут всякого народу шляется, − простодушно сокрушался экзекутор. − Бонифратры, варнавиты, бабы их. Алексианки, кларесинки. Упомнишь разве, − Филло подхватил брошенную монету, сориентировался за что подношение. - Но я присмотрю.
ˮПрисмотри-присмотри,ˮ − не особо надеялся Колин на везучесть экзекутора. Обычного монаха еще сподобится выцепить, а читающего по губам, если только тот сам дастся.
В глубине решетки играли робкие незамысловатые пассажи и гармонии, тихо пели.
Исполнитель, погруженный в переживания, похоже, не увидел Колина. Голос громче не сделался, мелодия живей не зазвучала и не переменилась.
ˮКому-то ведь нравиться,ˮ − вслушивался Колин в тоскливые слова и ритм.