Дождь в полынной пустоши. Часть вторая - страница 48

Сплетен, к уже существующим, переезд добавил. Юную Аранко прямо сравнили с бесстыжей Маргаритой Валуа*, а Колину достались почетные лавры её братца-совратителя. Чужие домыслы унгрийца не беспокоили. Девочка понадобилась ему в качестве живца для меньшего Гусмара. Он рассчитывал свести близкое знакомство с папашей альбиноса. Родитель Габора обязан оказаться полезным. История с показной доставкой серебра в столицу не давала унгрийцу угомониться. Заглянуть в сундуки стало его идеей фикс. Он даже рассматривал вариант прямого нападения. Когда самый безголовый способ узнать правду, окажется наиболее продуктивным. Но пока и без сундуков с серебром хватало и забот и хлопот.

Послеобеденное время Колин уделил наработке подчерка. В его исполнении и гриффьер и инфант Даан писали без ошибок, помарок и исправлений. Отработать недочеты письма потребовались старание, усидчивость и двадцать листов дорогущей бумаги из Дьера.

Когда практика в каллиграфии поднадоела, за окном уже смеркалось. Колин не мешкая засобирался уходить.

− Вас ждать на ужин? - справилась Нумия, быть готовой к возвращению владетеля Хирлофа.

− Не уверен, − огорчил Колин женщину. Он не обманывал. Дел, как всегда, много.

Большой Лодкой негласно назывался (а гласно не назывался никак - вывески нет), шинок на берегу канала, неподалеку от Святочного Моста. Когда-то (никто не вспомнит точно, когда именно) баркасный док, перестроили в склад для мануфактуры, потом в ночлежку. Из ночлежки переделали в забегаловку, хлебать разбавленное пиво и таскать местных шалав. Кто-то смекалистый, прочувствовав конъюнктуру, разогнал нищебродов, вложился деньгами, прикормил смазливых шлюх, навез жратвы и достойного пойла, поставил Папашу Питча за прилавок, а близнецов Гудо на вход-выход. Кого попало, в шинок не пускали, создавая репутацию элитарности. Колин вошел свободно. Отказывать обладателю дорогого клинка и тугой мошны на показ не было никакого резона.

В просторном зале необычно светло, людно и менестрель тревожил лютню.

...Куда спешишь ты? Путь домой,

Потерян был в лазоревом просторе,

И нет на свете пристани такой,

Где нас бы ждали, вглядываясь в море....

Под ярким освещением чувствуешь себя бесштанным. Ощущаешь тараканье желание убраться в тень. Куда там!

Исходя из чего, выбирают клиента? Во что одет, чем вооружен и достаточно ли тяжел кошель. Три составляющих хорошего заработка сообразительной шлюхи. Колина выбрали руководствуясь совершенно иным критериям. Виной ли тому свет или игра теней, но шрамы на лице выглядели столь ужасно что заставили местных обитательниц промедлить. Всех кроме одной. Колин словно прочитал её невеселые мысли смуглянки.

ˮВ пасхальном куличе и муха изюм,ˮ − нивелировали его изъян.

Невысока. Стройна. Пожалуй, привлекательна. Желтый бант, знак позорной профессии не повязан, а сложен в изящную розу, помянуть счастливые полузабытые годы. Нынешняя, пропащая жизнь смуглянки, в её представлении, отзеркаливалась уродливыми шрамами Колина. Там в глубине исстрадавшейся души таких шрамов не перечесть.

− Саман, не боишься? - крикнули колкость веселившие залетных купчиков лярвы.

− Если только бога? - огрызнулась смуглянка и одарила унгрийца улыбкой и книксеном.

Имя унгрийцу понравилось не в пример улыбке. Толку улыбаться, когда на сердце кисло, а в глазах.... Не радостно эсм с желтой розой над сердцем.

− И больше некого? - готов к острому разговору Колин.

− Пф! - не видит опасности женщина.

− Я не о шраме.

Движение черненой бровкой. Шутка зацепила.

− Не все страшно, о чем страшно рассказывают.

− Иногда наши страхи сбываются.

Колин откланялся ,,желтой розеˮ и прошел в дальний зал.

− Что? Побрезговал? - выкрикнули смуглянке.

− Обещал вернуться.

− Еще что пообещал?

− Сказку на ночь, − отшила Саман назойливую подругу.

Гоняли простенькую ,,Твое-Моеˮ. Ставили понемногу. Серебро, золото, драгоценности, закладные. С проигранным расставались по чести. Пальцы, уши, носы и задницы, ни свои, ни чужие, к оплате не принимались. Обещания и клятвы рассчитаться, тоже.

− В честное дело примете? - прозвучало над ухом Ридуса. Игровой едва сдержался, не развернуться.