Два толмача на развилке дороги и другие рассказы - страница 6

– А? Что? – вскинулся предок Иоанн Степаныч.

– Говорю: пусть сначала познакомятся поближе, верно? – проорала она в его заросшее сединами двухвековое ухо.

– Скверно, ох, скверно, матушка! Но сплю-от хорошо, давеча жисть свою сызнова пересмотрел. До Наполеона дошел, а дале— все тямноооо…

– «Матушка»! – вполголоса передразнила его Роза Исмагиловна. – В прапрадеды мне годишься, сонная тетеря! Ладно, – отрезала она с хирургической решимостью, – сама выберу чертов галстук! Что у нас дальше?

…Ивановы почившие предки уже заканчивали утреннюю летучку, когда к большому облаку для заседаний подплыла вдруг фигура недавно ими упомянутого прапрапрадеда Николая Филипповича, ловко одетого щеголя в соломенном канотье и с франтоватыми усиками, каковые были весьма модны в 1900-м году.

– Приветствую честную компанию! – без малейшего стеснения вымолвил Николай Филиппович, приподымая шляпу и нагловато улыбаясь. – Позвольте вам передать сообщеньице, кровные и некровные мои!

–Сообщеньице? От кого, позвольте узнать?!

Роза Исмагиловна обвела взглядом родню. Все они, как один, глазели на этого бездельника Николая Филипповича, даже древний Иоанн Степаныч.

– Со света божьего, от Ивана Владиславовича Мохова, разумеется, от кого же-с. Стал бы я иначе вас всех тревожить-с! – продолжил во всех смыслах ветреный Николай Филиппович.

– От Ваньки, правнука моего? —фыркнула Роза Исмагиловна, нервно стряхивая несуществующий сигаретный пепел в несуществующую пепельницу. —Интересно, как вы это сообщение получили? Сорока на хвосте принесла?

– Сорока не сорока, а нашлась добрая птичка, намурлыкала… Впрочем, тому несложно слышать, кто слушает! Иван давно желает по собственному разумению жить, и так, и эдак вам намекает: уж и комнаты освятил, на сеансы спиритические ходит, а вам и дела нет? Нехорошо, дамы и господа! Неладно-с!

Призраки стыдливо потупились: они подозревали, что поступают с Иваном неправильно. Но Розу Исмагиловну смутить было нелегко.

– Святого из себя не корчите, господин хороший! – прошипела она. – Мы вас как облупленного знаем, и не вам нас морали учить! Кто прапрапрабабке Софье Вениаминовне всю жизнь сломал, за ее спиной ни одной юбки не пропускал? Кто ее с шестью детьми бросил и на год с любовницей в Петербург укатил, деньги все промотал? Думаете, тут позабыли о ваших подвигах? —она расстреливала его словами в упор, а потом перезарядила для контрольного.– А как вы померли, напомнить вам, дорогой родственничек?

– Не стоит, – излишне спокойно ответил Николай Филиппович; улыбка его исчезла, однако же не его решимость. – Благоволите все же прослушать сообщение. Иван Владиславович просят усопших родственников немедля оставить всяческие вмешательства в его жизнь, вконец ему осточертевшие. А ежели его и теперь не услышат…

Тут Николай Филиппович приостановился.

– Что? – не выдержала бледная Маргарита.

– Они сами сюда прибудут, чтобы сию идею самолично донесть. Вот так-с!

Николай Филиппович на этих словах махнул обществу шляпой, зыркнул на Розу Исмагиловну и, развернувшись на прозрачных каблуках, поплыл прочь.

Усопшие родственники сидели в гробовом молчании. Даже Роза Исмагиловна не находила слов. Было слышно лишь, как тихо всхлипывает и сморкается в цветастый платочек бездетная тетка прадеда Анна Васильевна.

– Вот что, ребята, побаловались – и будет! – подытожил Иванов прадед Петр Михайлович. Он встал, одернул гимнастерку, поправил на голове пилотку со звездой. На груди его звякнули медали за оборону Москвы и Сталинграда.

– Петр Михайлович, —начала было Роза Исмагиловна неуверенным тоном.

– Все! – рубанул военный прадед. Развернулся и первым пропал в белой дымке.

Растерянные родственники последовали за ним. Таяли друг за другом в солнечных лучах двоюродные тетки и троюродные дядьки, родня по материнской линии, дальние родственники отца… Наконец рядом с Розой Исмагиловной остались только бледная Маргарита, старушка Анна Васильевна и вечно дремлющий Иоанн Степаныч.

– Молчите? Да я и сама все понимаю, – сказала Роза Исмагиловна, гордо всхлипнув. – Надоели мы Ваньке своей заботой. Чуть до смерти, получается, не задушили…