Дьявол Цивилизации - страница 10

Достав не без труда из кармана брюк платок, он долго и тщательно обтирал им лицо и шею, беспомощно озираясь по сторонам, будто перед кем-нибудь в чем-то провинился. Потом сёл как-то успокоенно, сложив смирненько руки перед собой на освобожденной от бумаг части стола, и застыл в неподвижности, погрузившись в невеселые раздумья.

Но проводя в уме привычный уже, ставший для него обязательным непрерывный анализ причин травматизма, он вновь и вновь с некоторым удивлением как бы мысленно останавливался на стройке товарища Кенаха. Уже в течение нескольких лет это, управление строительства занимает неизменно последнее место по травматизму, не говоря уже о тяжелых случаях со смертельным исходом. Косенко несколько раз ездил на эту стройку, тщательно изучал опыт организации работ по технике безопасности и всякий раз убеждался в одном и том же — в основном все как на других стройках, а травматизма фактически нет, процент его очень незначителен, или, как говаривал его предшественник, «в пределах допуска его величества Молоха»…

Кенах все посмеивался, когда Косенко, завершив официальную часть инспекционной работы, смущенно улыбаясь, дружески спрашивал начальника стройки:

— Что же ты утаил от меня, Генрих Генрихович? В чем секрет твоей удачи?

— А ни в чем! — весело, с хитрой смешинкой в черных глазах, с эдаким задиристым подковыром отвечал Кенах. — Все перед тобой! Вот те Христос! Смотри только. Здесь уж так — что увидел, то взял. Но ты, вот я вижу, не все углядел… Спрошу я тебя так: ты воевал?.. Воевал. Тебя командир берег? Берег. Вот и я берегу своих рабочих. Без них — какая победа? Не будет без них победы! И потом, ты, наверное, не знаю заметил, нет? Народ-то у меня не хмурый, веселый народ. А веселый человек — он жить хочет зачем ему умирать?.. Так я говорю? — И сам себе ответил: — Так! А вот чтобы человек был веселый и жизнерадостный, о нем надо думать. Иными словами — заботиться о людях надо, товарищ Косенко. Вот тут они и заплатят тебе благодарностью — будут жить и работать на все сто. Любить людей надо! Вот моя логика жизни, товарищ главТБ! Но при всем при том, конечно, соблюдай все правила… — И Кенах хитро подмигнул Косенке.

Вспомнив все это, Гавриил Мефодьевич решил все же, что Ген Геныч (так он сокращенно звал за глаза Генриха Генриховича) что-то, пожалуй, припрятал от него и он завтра же выедет к нему, чтобы еще раз пристрастно обследовать стройку и выведать секреты.

Вернувшись после работы домой, Гавриил Мефодьевич переоделся и в сумрачном настроении сел ужинать, приказав жене подготовить манатки в дорогу. Выпив для верности полстакана водки, чтобы быстрее заснуть, он долго потом ел, машинально и дольше положенного разжевывая мясо и глядя на стену перед собой так, будто то была не стена, облицованная кафелем, а бескрайнее пространство мирового космоса.

После ужина Гавриил Мефодьевич побрел к себе в комнату, то и дело подтягивая на ходу сползавшие с круглого живота пижамные брюки и сокрушенно думая о жене.

«Э-эх!.. Совсем память отшибло… Сколь уж раз просил ее Христом-богом сменить резинку на портах…»

Небольшого роста, широкий и толстый, он передвигался довольно быстро мелкими частыми шажками, будто перекатывался.

Влез Гавриил Мефодьевич под одеяло и, только приложился головой к подушке, тут же почти захрапел, одновременно погрузившись в странное сновидение, которое как бы материализовало в неожиданно четких картинах все то, о чем он неоднократно думал и переживал. И если раньше все сны, которые он перевидал в великом множестве, отражали в основном отдельные печальные фрагменты реальных подробностей травматизма: то пострадавший с искаженным от боли лицом тычет ему в нос окровавленной культей и наступает, наступает на него, чего-то кричит, а голоса не слыхать; то чальщик, которого расплющило железобетонной панелью, подходит к нему, а потом боком повернется и будто исчезает, только линия одна в воздухе, словно лезвие, и на него так и устремляется… И Косенко больше всего этого чальщика-лезвия боялся, все ему во сне казалось, что вот-вот наползет на него эта бритва и иссечет, кусков не соберешь; и многие другие страшные кошмары, которые и перечислять нельзя, поскольку это страдание человеческое, и не важно, что во многих случаях виновны были сами пострадавшие, ибо грубо нарушили правила техники безопасности, боль человеческая всегда свята. И Гавриил Мефодьевич никогда их в душе не винил ни в чем, он их жалел большой жалостью и еще строже взыскивал с начальников строек и с инспекторов по технике безопасности…