Экспресс «Надежда» - страница 17

— Азиаты, — уточнил венгр.

— А разве русские не азиаты? — искренне изумился монах.

— В основном нет, — усмехнулся Миклош и выразительно взглянул на Ивана. — Разве что за редким исключением.

Иван доел дольму и принялся за компот.

— Пусть будет по-вашему, Миклош. Азиат так азиат. Потомок кровожадного Чингизхана. Кстати, ваш Атгила тоже родом откуда-то из наших краев.

— Йожеф? — вытаращился венгр.

— Предводитель гуннов. Только не торопитесь с выводами.

— В отношении Аттилы?

— В отношении меня.

— Я попробую, — пообещал Миклош. — Попытка не пытка.

— Вот именно. — У Ивана отлегло от сердца. — Постарайтесь, Миклош.

Сад ходуном ходил от птичьего гомона. Самих возмутителей спокойствия не было видно, но чириканье, свист, рулады, взрывающийся шорох крыльев доносились со всех сторон. И еще в саду стояла весна. Трудно сказать, из чего складывалось это ощущение, — птичий ли гвалт был тому виною или тонкий аромат цветущих деревьев, но было сно настолько реальным, что перерастало в уверенность, и от этого захватывало дух и сладко кружилась голова.

Такое Иван наблюдал впервые, обычно сад был сонно спокойным царством вечного лета и никаких особых эмоций не вызывал.

Иван глубоко вздохнул, огляделся и только теперь увидел отца Мефодия. Это тоже было необычно. Всякий раз поп появлялся незаметно и заставал его врасплох. Теперь роли поменялись: отец Мефодий стоял к нему спиной и явно не догадывался о его присутствии.

«Неужто и на святе Гниего весна действует?» — мысленно усмехнулся Иван и неслышно подошел поближе. Поп глядел куда-то вниз и, проследив его взгляд, Иван увидел стайку серебристых рыбешек, весело развящихся в прозрачной воде бассейна.

— Благоденствуете, отче?

Поп взбрыкнулся, как ужаленный, и ошалело вытаращил глаза.

— Однако и манеры у вас!

— Пролетарские, батюшка. — Иван достал спичку и демонстративно принялся ковырять ею в зубах. — Пролетариат он кто?

— Кто? — машинально повторил поп.

— Гегемон!

— Гегемон? — изумился поп.

— Гегемон, — заверил Иван. — Можете не сумлеваться.

Поп продолжал оторопело моргать. «Неужели притворяется?»— Иван спохватился и мысленно забубнил: «Расцветали яблони и груши, поплыли туманы над рекой», не сводя глаз со священника. Тот оправился от первого потрясения и возмущенно хрюкнул. Продолжая наблюдать за своим визави, Иван вывел Катюшу «на высокий берег на крутой», дал ей спеть «про степного сизого орла», выразил уверенность, что орел вспомнит и услышит, пожелал ему беречь землю родную, заверил, что «любовь Катюша сбережет», — и все без видимого результата: отец Мефодий окончательно пришел в себя и сварливо упрекнул Ивана в отсутствии уважения если не к духовному (ох уж эти мне безбожники!) сану, то, по крайней мере, к преклонному возрасту.

— Не прибедняйтесь, батюшка! — возразил Иван. — Не так уж вы и стары. Сколько вам набежало? Сорок? Сорок пять? Тоже мне старец!

Поп оскорбился и, не теряя достоинства, величественно покинул поле боя. «Неисповедимы пути господни! — иронически усмехнулся Иван вслед ретирующемуся отцу Мефодию. — Второе фиаско подряд. Эго при его-то гордыне! А с чтением мыслей у попа, видать, не того, — И без перехода: — Искупаться, что ли?» Вошел в раздевалку и направился к бассейну, оставляя на песке четкие следы босых ног. Песок был теплый, чуть сыроватый, приятно щекотал ступни. Неистовый пернатый народец продолжал буйствовать в кустах и кронах деревьев.

«Ишь, разгулялись!» — невольно улыбнулся Иван и вдруг остановился как вкопанный: по голым икрам упруго скользнула струя холодного воздуха. Иван нагнулся, опустил руку. Холодом тянуло слева, вдоль бассейна, и, мысленно проследив направление, Иван увидел, как пружинисто подрагивают листья на овальном участке аккуратно подстриженной живой изгороди. С трудом раздвинув густо сросшиеся кусты, он протиснулся сквозь них и, пройдя еще несколько шагов, уперся в прозрачную стену купола. Стена была гладкая на ошупь, без единой трещинки, но, наклонившись, он обнаружил широкое отверстие, в которое врывался резкий ледяной ветер. По ту сторону прозрачного купола над изумрудно-зеленой степью ярко светило солнце. Но когда, встав на колени и жмурясь от солнца и ветра, он, заглянул в отверстие, картина мгновенно изменилась. Там, откуда несло пронизывающим холодом, тянулась сумеречная заснеженная равнина и вдали едва угадывались на горизонте сглаженные очертания белых холмов.