Эль-Кано. Первый кругосветный мореплаватель - страница 42

«И мы больше нигде не выгружали гвоздики на пути в Севилью, ни днем, ни ночью». В этих простых словах звучит оскорбленная гордость. Совершить то, что до него не совершал никто, а потом доказывать, что его несправедливо заподозрили в мелкой краже, — что могло быть унизительнее для моряка-баска?

В заключение Эль-Кано было предложено перечислить все случаи на протяжении плавания, когда делалось что-либо противное интересам его величества и в ущерб королевской казне. Ответы Хуана-Себастьяна содержат несколько обвинений против Магеллана, которые остались недоказанными, причем одно из них выглядит никак не обоснованным. Он заявляет, что «Магеллан бросил армаду на произвол судьбы». Это слишком общее обвинение, но, возможно, он имел в виду то, что адмирал задержался на Филиппинах, а не отправился немедленно к Молуккским островам[110], как требовали королевские инструкции. Оно также противоречит всем широко известным фактам, касающимся того, как Магеллан вел флотилию. Далее Эль-Кано заявил, что Магеллан «раздавал штуки материи, собственность вашего величества», и что он, Эль-Кано, «не знает, заносилось ли это в корабельные книги». Как говорилось выше, у нас нет возможности узнать, что происходило на самом деле: захватив «Тринидад», португальцы забрали все документы, находившиеся на флагманском корабле.

Эль-Кано добавляет, что при жизни Магеллана сам он ничего не записывал, «потому что не осмеливался». Это заявление просто непонятно — ведь по крайней мере шесть членов экспедиции вели дневники плавания, и четверо из них находились на корабле Магеллана. Из этого мы можем сделать только один вывод: Хуан-Себастьян, как и в предыдущих своих показаниях, старается создать впечатление, что крутой нрав Магеллана внушал страх всем его подчиненным. В заключение он заявляет, что, с тех пор как он сам стал капитаном и казначеем, все до единой сделки заносились в корабельные книги. И что он «готов отчитаться во всем, что им было сделано».

Следует ди считать, что обвинения против Магеллана несколько снижают то общее впечатление искренности, которое создается благодаря правдивости ответов Эль-Кано на большинство остальных вопросов? Напомним, что его письмо императору из Сан-Лукара содержит несколько удивительных несообразностей, тем более странных, что в своем завещании Эль-Кано предстает перед нами как человек, педантичный даже в мелочах; конечно, как мы уже говорили выше, ошибки эти могли объясняться огромной физической и душевной усталостью, которую он тогда испытывал. Иных фактов, которые пролили бы свет на этот вопрос, у нас нет, и, если мы хотим сохранить объективность, нам следует воздержаться от каких-либо окончательных выводов.

Эль-Кано сообщил также конкретные данные о местоположении пролива и пути, проделанном «Викторией». Ими воспользовался королевский картограф Нуно Гарсия для своей планисферы, превосходно выполненной на тонком пергаменте и богато раззолоченной. Он работал над ней в Вальядолиде[111]. По предписанию императора от 22 октября все относящиеся к плаванию документы, находившиеся как у Эль-Кано, так и в Торговой палате, были переданы членам комиссии.

Это вновь возвращает пас к важной проблеме: вел ли Хуан-Себастьян дневник на протяжении трех лет плавания? В своем «Descripción geográfica у derrotero de la Región Austral Magallanica» капитан Франсиско де Сейхас-и-Лоберо ссылается на какие-то записи Эль-Кано. Однако историк Овьедо[112], в чьей хронике, посвященной этому плаванию, мы находим несомненные доказательства блистательной памяти Эль-Кано, ни разу не упоминает никаких дневников, а говорит лишь, что его рассказ об экспедиции опирается на сведения, полученные от Эль-Кано. Поскольку он неоднократно ссылается на то, что сам слышал от Хуана-Себастьяна[113] (с которым он неоднократно виделся в Вальядолиде), то вывод может быть только один: все эти «сведения» были устными.

С другой стороны, в показаниях Эль-Кано мы читаем, что при жизни Магеллана он не осмеливался вести записи, но что после смерти адмирала аккуратно записывал все сделки. Возможно, Эль-Кано имеет в виду только записи о торговых операциях с туземцами. Он сообщил комиссии, что часть его записей находится у него, а остальное он передал королевскому секретарю Самано. В этом случае не исключена возможность, что Карл V приказал Самано уничтожить подобный дневник, так как он содержал доказательства огромной протяженности Тихого океана, которые сыграли бы на руку португальцам, стремившимся опровергнуть претензии испанцев на Молуккские острова. Самано был основателем рода маркизов Вальевенасар в Санто-Доминго-де-ла-Кальсада. Впоследствии этот маркизат слился с маркизатом Вальверде. И есть еще надежда, что новые поиски в архивах семейства Вальверде могут привести к находке этого документа.