Этика Нового Завета - страница 45

Конечно, Евангелия (особенно Евангелие от Матфея) содержат и рассказы, в которых Иисус выступает как учитель нравственности. Однако нравственный смысл Евангелий этими эксплицитно дидактическими отрывками не исчерпывается. Рассказы формируют наши ценности и нравственное чувство более косвенными и многогранными путями. Они учат нас, как видеть мир, чего бояться и на что надеяться. Они предлагают нам нюансированные модели поведения, мудрого и глупого, храброго и трусливого, верного и вероломного. Как заметил Амос Уайлдер, «дорога к нравственному суждению пролегает через воображение»[1].

Поэтому этический смысл каждого Евангелия необходимо выводить из формы рассказа в целом. Чтобы понять нравственную позицию евангелиста, мы должны спросить: как он изображает жизнь и служение Иисуса? Как в его рассказе Иисусов призыв к ученичеству меняет жизнь других персонажей? Какие представления о времени, истории и человеческих возможностях вплетены в ткань повествования? Как евангелист осмысляет жестокую и несправедливую смерть Иисуса? Все эти вопросы имеют самое непосредственное значение для новозаветной этики.

Евангелие от Марка - прекрасная иллюстрация ценности такого подхода, ибо прямых этических учений в нем почти нет[2]. Даже отрывки, которые, на первый взгляд, содержат этические наставления (например, о «подати кесарю» в Мк 12:13-17), при ближайшем рассмотрении оказываются таинственными загадками, преследующими цель сообщить что-то о личности и власти Иисуса, а не дать указания относительно поведения общины. Поэтому, чтобы выявить этический смысл марковского рассказа об Иисусе, мы должны не только анализировать эти краткие дидактические разделы, но и вглядеться в общие контуры повествовательного мира Марка.

Такой подход отличается от двух распространенных методов исследования марковского богословия. Он отличается в первую очередь от «метода анализа редакций», который стремится описать богословие и этику Марка, выделяя специфически марковские материалы и марковские трансфо3рмации критически реконструируемой домарковской традиции[3]. Один из представителей этого подхода к евангельским материалам - Вольфганг Шраге с его «Новозаветной этикой». Как работает Шраге? Сначала он долго рассматривает этическое учение собственно Иисуса, к которому он приходит в результате исторической реконструкции, и пишет главу «Истоки этики в ранних конгрегациях» (реконструкция досиноптических традиций). И только затем Шраге приводит краткий обзор «Этических акцентов в синоптических Евангелиях». Название этой главы весьма показательно: получается, что евангелисты добавляли лишь небольшие акценты и эмфазы к преданиям об Иисусе. В случае с Марком, первым из Евангелий[4], метод дает довольно незначительные результаты, поскольку мы не располагаем текстом домарковского Евангелия. Соответственно, попытка разграничить редакцию евангелиста и материал его источников - работа практически вслепую. Шраге и сам признает ограниченность своего подхода: «Можно выдвинуть много дополнительных теорий относительно деталей марковской этики, но выделение в тексте его редакции всегда носит чрезвычайно гипотетический характер»[5]. В отличие от Шраге, я избираю более литературный метод. Он позволяет сказать многое о марковской этике, анализируя форму повествования в целом. Несущественно, сколь многое в этом повествовании принадлежит самому евангелисту. Важно другое: как рассказ в целом описывает форму христианского ученичества.

По сходным причинам я уделяю мало внимания попытке выяснить, при каких именно исторических обстоятельствах были написаны Евангелия. Некоторые современные исследователи предложили подробные гипотетические реконструкции марковской общины, а затем интерпретировали Евангелие в свете этих гипотетических исторических контекстов[6]. Однако в подобного рода построениях слишком много домыслов: у нас чрезвычайно мало информации, чтобы воссоздать точную дату и контекст Евангелия от Марка. Кроме того, какую бы историческую ценность ни имели подобные гипотезы, они не могут фундаментально изменить наше описание формы повествования. Мое понимание марковской этики совместимо с некоторыми из этих теорий, но ни одной из них оно не требует.